Сергей Тарасов
Первый калькулятор и парик
На втором курсе началась геохимия, и все студенты в нашей группе заплакали. Новая для нас наука требовала работы с большой базой данных — содержаниями химических элементов в земной коре и горных породах. Для этого требовалась исключительная внимательность и усидчивость. Для геологов, занятых поисками полезных ископаемых по старинке, это было излишним. Для них огромное значение играли, прежде всего, удачливость, профессионализм и благосклонность фортуны. Долгое сидение перед картами и математическое моделирование убивало авантюризм, который был раньше необходим в профессии геолога.
У моего приятеля, Игоря, был карманный японский калькулятор, который работал от встроенных солнечных батарей. Калькулятор ему отдал его отец, который был профессором в академии наук. С помощью этих, невиданных нам до этого электронных счет, было легко управляться с колонками цифр, которых надо было обсчитать в наших работах по геохимии.
Когда он заканчивал свои расчеты с концентрациями химических элементов, вычислял моду и медиану, то все студенты нашей группы заканчивали складывать, умножать и делить вручную цифры на листочках бумаги, и просили у него калькулятор — попользоваться. В наших магазинах ничего подобного еще не было, и когда появились первые счетные машинки, я тотчас купил одну из них. Она входила в мой карман, работала от батареек, и у нее был блок питания от сети, когда заряд батарей заканчивался. Цифры на дисплее были зеленого цвета и мне это очень нравилось. Аппарат был очень практичным, не убиваемым: — можно было его уронить, и он продолжал, как ни в чем не бывало, считать для меня разные задачи. Он прослужила мне долго — с ним я закончил институт, и потом брал его в поле.
На второй год работы в геофизической экспедиции мы с геофизиком получили для работы первую модель гамма спектрометра, просидели с ним половину зимы, и в начале лета отправились с ним в поле — определять концентрацию урана и тория сразу же, в эпицентре гамма — аномалии. Работа с этим прибором требовала усидчивости и неторопливости. Замеры на одной точке занимали больше трех минут, и вечером требовалось еще время, чтобы по формулам вычислить концентрацию элементов.
Геофизика звали Александр, и я отдал ему свой калькулятор, с которым он просиживал вечера, вычисляя концентрации по формулам, которые мы составили для прибора еще зимой. Но вскоре, наш прибор стал выдавать неправильные результаты, и по ним никаких концентраций нельзя было посчитать. Часть их в результате вычислений оказывались со знаком минус, а часть была просто заведомо ложной.
Наш немногочисленный отряд поставил палатки еще в середине мая в небольшом сосновом лесу на берегу ручья. Было тепло днем, и прохладно по ночам. С каждым днем весна сдавала свои позиции, и скоро мы стали мерзнуть и днем, и ночью. Печек в наших палатках не было, мы все надели ватные геологические телогрейки, и ходили только в них. По вечерам перед сном грелись у костра на кухне, и этого тепла хватало, чтобы добраться до спального мешка, и уснуть в нем в тепле.
Когда выяснилось, что прибор врет, я забрал вечером все материалы, и уселся в своей палатке, чтобы заново пересчитать все формулы. С математикой у меня все было в порядке, счетная машинка была на ходу, и я просидел всю ночь, дважды пересчитав формулы. Ошибка могла быть только в результате градуировки прибора на моделях: — они представляли из себя небольшие контейнеры с песком и небольшими добавками, для каждого из них была известна концентрация урана, тория и калия. Они были только в городе, и прибор надо было срочно везти на базу.
С этой мыслью я уснул под самое утро. Проснулся, посмотрел на свои часы. Уже было около двенадцати часов: — пропал наш рабочий день. Я выбрался из спального мешка, и стал распекать каждого, кто мне попался на улице. Но мои подчиненные были вполне довольны неожиданным отдыхом, и даже не потрудились меня разбудить утром. Всем досталось на орехи. После кружки с чаем я сказал Александру, чтобы он собирался. Ему предстояло заново прогнать прибор на моделях, и вычислить новые формулы. Нашими кураторами были геологи из спецорганизации, и они контролировали нас постоянно, приезжали не меньше раза в месяц, проверяли наши журнале и приборы. С ними надо было иметь хорошие отношения, и выполнять свою работу хорошо. При необходимости они могли отменить для нас всякие премии и доплаты.
Александр как раз побрился наголо, и напоминал беглого каторжника. Ему не хотелось приехать в город в таком виде, но я напомнил ему, кто из нас геофизик в отряде, и он сдался. У меня дома был корейский парик, в котором я ходил после многочисленных операций, и написал письмо жене, чтобы она отдала парик предъявителю этой записки.
Жена отдала ему этот парик, и в нем он отремонтировал прибор, потом сделал для него необходимые поверки, вывел новые формулы, и привез его спустя две недели обратно.
Жалко, что я был лишен удовольствия лицезреть геофизика в этом, по — сути, женском парике. Никаких фотографий не было сделано, и мне до сих пор жалко, что я пропустил такое зрелище.
Но следующее я не пропустил. Через год Шура играл с нашим водителем после работы, и поспорил на полуса, что он выиграет партию. Конечно, ему просто было суждено проиграть, и он проиграл эту шахматную партию. Шура всегда носил усы, и мы всем отрядом заставили его один ус сбрить, — немедленно. Так, с одним усом, он проходил немного, я даже фотоаппарат не сумел найти, чтобы увековечить его наполовину безусую морду лица. Но моя память эту смешную физиономию помнит. И хранит.
