Часть 1. Родительский долг
Конец безделью
Как правило, о жизни мы задумываемся, когда она припечёт: кто в семнадцать, кто в сорок пять, кто после восьмидесяти. Маринэ начала думать о жизни лет примерно с трёх. Примерно – потому что в секцию художественной гимнастики её отвели (отвезли на санках) за четыре месяца до дня рождения, рассудив, что девочке хватит бездельничать. Так что в три года она уже знала, почем фунт лиха.
Особых талантов у Маринэ не обнаружилось, но родители по этому поводу, как сейчас говорят, не парились, и воспитывали дочь на редкость разносторонне: гимнастика с трёх лет, фигурное катание с четырёх, с пяти к конькам добавили плавание, с семи плавание заменили иностранным языком (каток с половины седьмого, школа с половины девятого, очень удобно. А в бассейн возить – неудобно, потому что далеко, а француженка, настоящая парижанка, живет двумя этажами ниже).
Семилетняя Маринэ, которой пришлось по душе плавание, пыталась возражать, но мудрые родители, которые желали своему ребёнку добра, приняли единственно верное решение: умеет плавать, умеет прыгать с трехметровой вышки, так зачем зря тратить время и деньги? Пусть французский учит, деньги уйдут те же. Справится, уроков в первом классе немного.
Жить стало лучше, жить стало веселей: с утра коньки (ещё не рассвело, но метро уже открыто), после коньков школа, после школы спортзал и коньки, после коньков обед («Ма-аа, опять суп из брокколи, я не буду!» – «Из брокколи был вчера, сегодня из цветной капусты, садись и ешь»), после обеда французский «с носителем языка», потом заучивать французские слова, пока мама не позовёт ужинать («Опять творог! Не могу, он в меня не лезет!» – «Марина! На ужин творог, и ты об этом знаешь. Мне надоели твои капризы. Садись и ешь!»). После ужина французский, читать и переводить с французского на русский и с русского на французский (мадам Мари много задаёт, могла бы поменьше), после французского делать уроки на завтра, после уроков полчаса гимнастики, «и чтобы в девять ты была в постели».
К половине девятого справиться с уроками не удавалось, «будешь сидеть пока не сделаешь». Наконец с уроками покончено, гимнастика сделана, портфель на завтра сложен. Маринэ неслышно входила в гостиную, где был включен телевизор, и присаживалась на краешек стула, подальше от родителей, чтобы не погнали спать. Мать молчала (пришла, значит, все уроки сделаны, пусть смотрит). Но отец, взглянув на часы, качал головой:
– Маринэ, сколько раз тебе повторять, что уроки надо де!лать! Делать!! А не спать над ними, – строгим голосом говорил отец, и Маринэ чувствовала себя виноватой. – Мне с ремнём над тобой стоять, чтобы ты занималась? Так сейчас возьму, и будешь учиться на одни пятёрки. Не хочешь? Тогда занимайся как следует.
– Иди спать, дочка, ты устала, а тебе вставать в половине шестого, не забыла? – «меняла тему» мать.
– Не забыла… Не устала… Я чуть-чуть посмотрю, можно?
– Не забыла, тогда ложись. Телевизор будешь смотреть в воскресенье. В твоём возрасте нужно спать не меньше девяти часов, иначе организм не будет восстанавливаться, и нахватаешь троек. За тройки… сама знаешь.
Колешник
Троек Маринэ почти не получала. Но однажды, когда училась в пятом классе, принесла домой «единицу» по труду. Сверкнув на отца злыми глазами, молча швырнула на стол дневник и залилась слезами. Отец грохнул по столу кулаком и, забывшись, крепко высказался в адрес учительницы труда на грузинском, отчего у Маринэ стали пунцовыми щёки и уши. Она со страхом посмотрела на отца: сейчас он получит от мамы по полной программе. Маринина мама, которая не знала грузинского в таком расширении, против отцовских неслабых глаголов и прилагательных не возражала. Стояла, что называется, у дочери над душой с рюмкой пустырниковой настойки, а Маринэ отталкивала её руку и плакала от обиды, а ещё оттого, что ничего нельзя сделать, ничем не смыть позор «колышницы».
Колешник (как выразился отец) ей «вкатили» за то, что не принесла на урок труда яблоки для консервирования («Тема сегодняшнего урока – консервирование яблок. Яблоки все принесли, не забыли?») А на дворе декабрь, яблоки сами знаете почём. Дома были только вяленые, они вкуснее свежих и без всякого консервирования лежат в полотняном мешке до весны, сохраняя аромат и вкус.
О яблоках Маринэ забыла через пять минут. Некогда было помнить, каждый день заполнен до предела: гимнастика, каток, школа, каток, французский, перевод «от сих до сих», ненавистный творог на ужин, ненавистные уроки на завтра, ненавистная гимнастика…
– Ма-аа, можно гимнастику не делать, я же утром делала, и на тренировке….
– Можно не делать. Но можно и сделать, полчаса – и пойдёшь спать. А то к стулу прирастёшь, с уроками этими… Мариночка, девочка, не упрямься, что ещё за капризы… Спать хочешь? Так кто же тебе не даёт? Ты с французским битый час сидела, а могла быстрее сделать, и с уроками не тянуть. Выучила хоть, что задано? Смотри, за тройки отец по головке не погладит. И не надо делать такое лицо, следи за своей мимикой. После гимнастики сразу в постель.
– Мариночка, доченька, не упрямься, гимнастика обязательна, и ты прекрасно об этом знаешь. Хочешь, я с тобой посижу, а ты мне покажешь, что умеешь делать…
– Марина! Не халтурь, делай как следует, что это за «мостик» такой? А говоришь, умеешь… Марина! Как следует, это значит держать две минуты: колечко… мостик… шпагат… ласточку… и кораблик! Держи-держи-держи! Умница моя! Наша с отцом гордость. И ещё раз, всё сначала… Держать, держать, не опускать! Молодец!
– И последний раз, соберись и сделай всё идеально. Держишь две минуты – кольцо… мостик… шпагат… ласточку… Кораблик подержи подольше, сколько сможешь. Молодец! Держать кораблик, держать…Ты что, умерла?! Ещё раз!»
«Последний раз» – это уже «на автопилоте» и с закрытыми глазами. «Ещё раз» – это когда «уже умерла». Потом душ, потом спать (во сне – каток), где уж тут помнить о каких-то яблоках. Маринэ пришла на урок с пустыми руками. Ей и ещё двум девочкам, которым родители не дали денег на покупку дорогих (по зимней цене) яблок, учительница, полнясь праведным гневом, нарисовала в дневниках большие жирные единицы и выставила из класса как не подготовившихся к уроку.
«Грэми»
Маринэ смотрела на жирный фиолетовый «колешник» в своём дневнике и не верила своим глазам. У неё и троек почти нет, а тут – такое унижение, такой
