Евгений Шорстов
Мракофилия
Бесконечный подъезд
Со щемящей болью в сердце, беспокойно оглядываясь, изо всех сил подавляя в себе желание остановиться, упасть на колени и что есть силы закричать, Петя Душин мчался по дороге к дому Геннадия Ивановича. Рано или поздно весь мир узнает о том, что произошло в том селе. И каждый житель нашей крохотной планеты ощутит на своей шкуре последствия роковой ошибки. Если у дряхлого одноногого инвалида не получится всё исправить, то никто не спасётся…
А начиналось всё как обычно.
Закрылась за спиной изрисованная чёрным маркером автобусная дверь. Петя Душин — сероглазый брюнет в старомодной джинсовке — нахмурился и устало окинул взглядом тёмный салон старого «ПАЗика». Наконец, разглядев среди серой массы престарелых дачников своего друга — рыжеволосого весельчака Колю, — он двинулся с места, миновал проход, заставленный потёртыми клетчатыми баулами и пакетами, под завязку забитыми хлебом и дешёвой колбасой, протиснулся между двух противных пассажирок с миниатюрными собачками и плюхнулся на выцветшее коричневое сидение рядом с другом. Обменявшись с ним рукопожатиями, Петя, ещё раз осмотрев неприятный, окружавший его контингент, тихо буркнул:
— Цена вопроса? — И, уставившись на Колю, тут же добавил: — Узнал?
Тот кивнул.
— По десятке каждому, пять сразу, пять после, — ответил.
— А что за дед-то, я так и не понял, — поморщился Душин, наклонив к другу голову.
— Преподаватель мой по философии, но он уже на пенсии второй год, говорят, вообще с ума сошёл.
— Коль, — Петя потёр пальцами красные глаза, — ну… ну что это. Деда больного доить?
— Да не больной он, — отмахнулся рыжий Коля, — просто… особенный немного. Я уже не в первый раз к нему еду, там дел-то на полчаса максимум, он не ходячий же, еле по дому ходит, вот и просит помощи. Вообще, там много кто из института ездит, но меня он что-то всё чаще и чаще…
— Философ, значит, — Душин улыбнулся и покачал головой, — дед-псих. Познакомил тебя со своими бредовыми идеями?
— Бредовая у него только одна, — Коля пожал плечами.
Автобус тронулся, коробка передач громко прохрустела, большая машина, набитая людьми, понеслась по разбитой дороге прочь из города.
— Так, а что за идейка-то? — спросил Душин где-то в середине пути.
— Был какой-то эксперимент с мышами, — отозвался Коля, — их посадили в огромную яму с кормушками, где они должны были жить. В итоге самки перестали спариваться с самцами, эти самцы начали подыскивать себе других самцов… в общем, фактически вымерла популяция. А Геннадий Иванович, ну, дед-философ, хотел когда-нибудь провести такой же эксперимент с людьми.
— М-да, — Петя закатил глаза, — и что, нам помочь ему яму для людей раскопать?
— Да вся планета — яма. Живём по такому же сценарию, было бы кому наблюдать, — лениво объяснил Коля. — Я ему об этом сказал, теперь он со мной о философии не говорит.
— Правильно, правильно, так их, старых.
Село, обозначенное на картах как Никифорово, находилось на расстоянии полутора километров от трассы, поэтому, юношам предстояло пройти это расстояние пешком по просёлочной дороге вдоль пшеничного поля. Коля шёл впереди, сжимая двумя руками рюкзак, а раздосадованный Петя плёлся следом, иногда со злости срывая колоски пшеницы.
— Сколько ещё пилить до деда твоего?! — прорычал он.
— Недалеко, он за селом живёт.
Они прошли мимо густых зарослей, скрывавших двухметровые бетонные плиты с колючей проволокой, что служили забором. За плитами высилась мрачная, выложенная красным кирпичом водонапорная башня, что, подобно тирану-великану, со злобой следила за новоприбывшими гостями.
Дом Геннадия Ивановича располагался недалеко от этой громадины. Его тяжело было разглядеть за целой тучей кустов и огромной согнувшейся ивой. Одноногий, скрюченный от радикулита дед, стоял на покосившемся крыльце, опираясь худой рукой на жалкое подобие костыля — толстый деревянный брусок. Завидев Петю с Колей, он весело кивнул головой и медленно опустился в инвалидное кресло, схватившись за грязные колёса.
— Здравствуйте! — весело воскликнул Коля, расплывшись в улыбке.
— Здравствуй, — Геннадий Иванович протянул юноше дряхлую руку. — А кто это с тобой?
— Это Петя, друг мой.
Старик протянул руку Душину, тот брезгливо её пожал и натянуто улыбнулся.
— Заходите, заходите, чай будете? — Геннадий Иванович не спеша въезжал в покосившуюся дверь веранды.
— Нет, наверное, — вежливо отказался Коля, — мы лучше сразу за дело, чтобы до вечера успеть.
— Молодцы, молодцы… — старик подъехал к лакированному письменному столу и поставил на него острый морщинистый локоть. — Молодёжь всегда торопилась, а сейчас, в новой декаде вообще стремглав понеслась, глядите, двадцатые пронесутся одним днём, глазом моргнуть не успеете.
— Правда, — согласился Коля, — вроде несёмся, а времени всё равно нет.
— Это от лени, — съязвил Петя, бросив взгляд на Геннадия Ивановича. Старик тоже посмотрел на него. Взгляд его был тяжёлым, как наковальня, таким взглядом можно было бы усмирить любого взбунтовавшегося юнца. Петя отвёл глаза и принялся осматривать скромно уставленную деревянной мебелью комнату.
— Ладно, — Геннадий хлопнул ладонью по столу, отчего над его кистью, подобно ядерному грибу, вздулось облачко пыли. — Коля, ты меня знаешь, другу тоже, наверное, про меня рассказал. Я, возможно, выгляжу, как умалишённый, но котелок всё ещё варит, поэтому выслушайте меня внимательно. В каждой науке и профессии… да вообще в каждом деле, есть как теоретики, так и практики. Философия, хоть и не совсем наука, но тоже дело, и тоже имеет теоретиков и практиков. Только чистых философов-практиков ты днём с огнём не сыщешь. Есть математики, социологи и прочее, которые вносят вклад в философию, но практикуют не там, где нужно. Философов-теоретиков пруд пруди: одни придумывают свои концепции, а потом не могут их отстоять, другие запрещают людям мыслить самим и заставляют ссылаться на авторитетов, которые давным-давно почили. А практиков нет… Но если они появляются, то их нужно направить в нужное русло, в нашем случае — внутрь себя. А вот лишних теоретиков приходится подчищать, чтобы они не пудрили мозги блаженным практикам. Здесь вопрос пользы. Нет, практики не дураки, отнюдь… но они другие, и им не нужны помехи в лице назойливых теоретиков со своими бредовыми теориями.
— Подождите, подождите, внутрь себя? — переспросил Коля.
— Да. Ты меня на парах чем слушал? Это теория, в которую я всецело верю. Будь ты творцом, создавшим мир, где бы ты спрятался от простых тварей, его населяющих? В далёком космосе? В глубине океана? Чушь! Поиски будут долгими, но тебя всё равно найдут. А ты же творец, ты гений! Поэтому и прятаться нужно в гениальном месте.
— То есть, внутри, собственно, человека?.. —
