Вячеслав Немышев
Буча
Синдром Корсакова
Буча
Книга первая
От автора
Одни читатели могут упрекнуть меня в излишней документальности изложения; другие, наоборот, — что я отдаю предпочтение более художественному вымыслу, нежели историческим фактам. И те и другие будут правы…
Делай, что должно, — и пусть будет, что будет…
Старинное рыцарское правило
Сновидение никогда не занимается пустяками; мы не позволяем, чтобы мелочи тревожили нас во сне.
Зигмунд Фрейд
Посвящаю моим родителям
Броня у бэтера теплая.
Случалось, коснешься железа рукою, отнимешь, а ладонь вся черная от пыли.
Пыль эта, словно одежда — как пальтишко демисезонное. Дождь прольется, — голый станет бэтер, чистый до неприличия, беззащитный, будто солдат первогодок в батальонной бане. Старшину своего со «срочной» вспомнишь. Старшина в бане раздает казенные полотенца и стройным матерком поторапливает синеголовых новобранцев. Пацанва толпится в узком коридоре, мальчишеские зады костистые, худые.
Голос у бэтера хрипатый.
Забьется внутри движок: сначала рявкнет, чихнет, словно простуженный, потом заурчит ровно. Самое время прислониться щекой к гладкому пыльному железу и закрыть глаза. В голове зашумит, и пробежит дрожь по телу. Желтый от чая и табака язык бормочет сам по себе негромко, еле-еле, шепотом: «Родимый, шуми, рычи, только не замолкай, тряси голову мою, только не замолкай!» На жаре мучают всякие мысли, начинаешь говорить с железной машиной, как с человеком.
Бывает, об отце подумаешь.
Отец всегда придержит сына на повороте, на крутом спуске поймает за ворот, поможет если что. Отец уму-разуму учит: «Вот вырастишь большим и на войну попадешь, там в тебя стрелять будут, убивать тебя по всякому станут, а у тебя ножки слабые, ручки хилые. Побьют тебя!»
Мальчишке грустно. Смотрит он на огромную тарелку с манной кашей. Страшно мальчишке, думает: «Папке хорошо! Он во-он какой большущий и сильный. Всякие там враги сразу сбегут, ружья побросают, если папка на них воевать пойдет».
Думает мальчишка и кашу ест — сил набирается.
Глава первая
Буча — шумный переполох, суматоха.
В. Даль
…Идут караваны по Чечне, гудят восьмиколесные бэтеры. На бэтерах десант. Рыжее задиристое солнце играет в зеркалах, зайчиками скачет по бортам грузовиков, пузатым бокам бензовозов.
Щурятся водители.
Ранней кавказской весной снег по равнине еще в феврале стаял и остался лежать в горах: в буковых рощах Шатоя, по Веденским тропам, уводящим путника в заснеженные селения Дагестана, на заставах Итумкалинского погранотряда, древних развалинах города мертвых — Тусхороя.
К апрелю на равнине уж зелено.
Идут колонны.
И еще раньше, когда на дорогах, разбитых гусеницами, артобстрелами, весенней распутицей, воют с ночи голодные собаки, появляются по обочинам солдаты. Идут. Глядят по сторонам: в руках у каждого длинный щуп, на голове каска, автомат за спиной.
Саперы. Вот прошли мост через Сунжу и свернули у Дома пионеров к разрушенной мечети. Дальше перекресток на Первомайскую улицу.
Бу-ух-х-х! Громыхнуло. Взметнулся к небу черный гриб.
И на следующий день пойдут саперы этим маршрутом. А через неделю появится в Грозном еще один сваренный из стальных трубок крест и надпись на изорванной взрывом жестянке: «Здесь погиб простой русский парень. Помяните его, люди добрые».
Шагает по Грозному сапер Иван Знамов, легко идет.
Вон песчаный бугорок. Иван поворошил щупом — чисто. Останавливаться ему ни-ни. Вторым номером Иван работает. Первые номера утопали далеко — догонять нужно. За Иваном идут остальные — вся колонна инженерной разведки.
Крикнул взводный: «Торопись, мужики!»
Иван в ответ зыркнул зеленым навыкате. Глаза у него большие, но некрасивые — злые как у волка, ресницы, словно пеплом присыпанные. Смотрит Иван перед собой на мир, смотрит, не моргая; губы жмет плотно, вытягивает в нитку, — желваки двумя кобелями цепными рвутся наружу.
Иван первым делом, как возвращается инженерная разведка в комендатуру, умывается, горло полоскает. Вода пахнет нефтью, мыльная пена серыми разводами остается на полотенце. Трет себя Иван ладонью, по стриженой голове, бережно так трет, начинает с самой макушки: сначала ведет медленно по верху, по кончикам колючих и коротких волос-ежиков, а потом с силой и злостью кидает руку вниз — так, словно смахивает с лица назойливые капли. Подбородок вскидывается вверх, шея вытягивается тонко, жилисто, беззащитно, оголяя синие вздувшиеся вены.
Урчит бэтер.
Справный солдат Иван Знамов. Все у него ладно: и форма подбита по росту, и оружие выверено по правилам. Ботинки начищены до блеска, будто не по грозненским развалинам, а на парад идти. Справностью своей Иван гордится, других подгоняет при случае. Его уважают, слушают, боятся.
Одно беда — сны Ивана мучили. Сны такие, что просыпался он среди ночи и лежал часами до подъема, смотрел, как разбегаются по палатке тени от тусклой лампы, да черный кот Фугас, хитрюга и обжора, шарится по столу. Думал Иван о том, что ничего в жизни не происходит бесполезно, даже вот паршивый Фугас для чего-то поселился в их палатке. Наверное, чтобы взводного злить.
Однажды с такой вот бессонной ночи Иван, устроившись на броне, как и остальные саперы, ждал, когда водитель Серега по прозвищу Красивый Бэтер, заведет моторы. Идти саперам по знакомому маршруту: Маяковского — Первомайка — Победы, до площади Трех Дураков.
Серега юзил аккумулятор, но двигатели только чавкали и хрипели.
Иван не выдержал:
— Серый, чего тормозишь?
Серега высунул из люка свернутый на бок нос и затравленно огляделся.
— Внатури, не понимаю. Вчера заводился.
Поковырявшись в моторе, Серега сказал обреченно:
— Все, кирдык. Бензин опять слили гады.
Бензина в Грозном хорошего не было. Местные заправлялись суррогатным — нефтяным конденсатом. Армейский «семьдесят второй» ценился — шел по червонцу за литр.
Комендантские и промышляли.
Подумали, почесали саперы бритые затылки и решили, что кроме как «бычью» со второго взвода никому в голову сливать бензин с рабочего бэтера не придет. Они вчера гудели. Не хватило. До зарплаты неделя. Ясно, что все «на мели», кто-то и сообразил поискать в баках.
Иван говорит:
— Дело принципа. Предлагаю мочить, по-другому не поймут. Сколько раз предупреждали.
Разом и скакнули все с брони.
Во втором взводе еще спят. Душно — печь натопили. Морды опухшие. Иван смотрит: у одного блевотина тут же у койки, берцы валяются изгаженные.
— От зараза.
И ударил спящего в нос. Кулаки у Ивана мосластые, хоть сам не крупный. Били и остальные кто
