Элвин Райдер
Шоу Гримана
— Имей в виду, — сказала она, перешагивая через снятую юбку, — мой муж — знаменитый фокусник и прославленный этот, пес его задери… иллюзионист.
Свист, окрики.
— Вы не верите? — спросил он спокойно. — Не верите?
Свист. Какой-то конопатый умник из второго ряда крикнул: — Мы все знаем!
Конечно, знают. Как они могут не знать, если секреты этих фокусов давно разжеваны в десятках телевизионных программ. "Невозможно работать" — подумал он и решил отклониться от программы, пригласив на сцену этого конопатого всезнайку: — Поднимайтесь… Да, вы. Поднимайтесь сюда. Осторожнее. Что вы знаете?
— Люк под полом и потайной стол!
— Убедитесь, — он сделал жест. К сцене направилось еще несколько недоверчивых охламонов и одна похихикивающая, озирающаяся на публику, девица. Он жестом показал помощникам — все нормально, пусть смотрят. Минут пять, потея под огнем тысяч глаз и десятков прожекторов, чувствуя себя, словно на витрине, они обшаривали все, обстукивали. Заглянули, по очереди, внутрь пушки, попросили ее подвинуть. Он сделал плавный жест: пожалуйста. Запыхтели, подвинули. Потом, краснея, понимая, что делают что-то не то, перенесли широкую скамью, над которой возвышался сверкающий резак.
— Ну что, все честно? — осведомился он, надвинув, для важности, цилиндр на самые брови.
Они закивали головами; он погнал их воздушными жестами обратно в зал.
Конопатый, однако, не пошевелился и изъявил желание: — Я хочу выстрелить сам!
Вот, неугомонный.
— Пожалуйста! — Гриман развел руками. Черный, полупрозрачный шелк, прикрепленный к рукавам, разошелся волнами. Он прошел и протянул парню веревку:
— Держи. Только не бабахни вхолостую. Подожди, сейчас… — он набрал в грудь воздуху, и представил, привычно, раскатисто, громко:
— Молли и Джек!
Они выскочили на арену, в некотором напряжении… но как выглядели! Словно брат и сестра, яркие, быстрые, гибкие. Он — мускулистый, в одних черных, с отливом, брюках; она — его зеркальное отражение, с голыми ногами под пышным подобием юбки. Оркестр старался вовсю, подгоняя их, но это было излишне; зал смотрел сотнями завороженных глаз на танец, который был лучшим украшением шоу.
Гриман свел руки крестом над головой, остановив все это, — воцарилась тишина, только галерка, как всегда, подхихикивала.
— Пушечный Джек и Молли Цунами!
Аплодисменты были непритворными: хороши, черт их возьми. Он ощутил за нее обычную гордость, которую чувствовал всегда. Она ведь, и не думала стареть… Но нужно было начинать: публика ждала.
— Что, страшно? — обратился он к Джеку, который мялся, озираясь. Тот посмотрел, растерянно. Еще бы. Пушка стояла не на том месте.
— Кажется, наш Джек боится! — сказал он в зал. Там захихикали. Молли чуть покраснела, стала еще красивей.
— Ну что же, — с сожалением заметил Гриман. — Видимо, кому-то придется заменить Джека.
— Лезь в пушку, трус!! — восторженно орали на галерке. — Спрячь в ней свой мокрый зад!
— Может быть, сегодня несравненная Молли выберет пушку? — он подмигнул ей. "Что происходит?" — спросила она одними губами; он поправил бабочку: условный знак, означающий, что все в порядке. Джек увидел, высоко подпрыгнул, сделал сальто.
Гриман начал хлопать, через большие, равные промежутки. Публика подхватила, оживилась.
— Давай Джек! — неслось из всех углов.
Ободренный, тот привычно начал подниматься; как всегда, подтянулся в конце, сделал стойку на руках и опустил свое тело в пушку, как в ножны. Все. Птичка сидела в клетке.
Гриман сделал жест, — оркестр тоскливо грянул похоронный марш. Зал грохнул, галерка слегла вповалку. Опять жест — воцарилась тишина.
— А теперь — Молли! — сказал он, но не тут-то было. Под резак на эту скамью лег бы только самоубийца. Зал начал скандировать: "Молли, Молли!" — ясное дело, без толку.
— Ложись! — орали на галерке, добавляли нецензурщину, и свистели.
Он взмахнул руками, окружив себя черным облаком, подошел к ней, поднял на руки, отнес, положил на скамью: — Не бойся, милая…
— Но как же… — прошептала она.
— Вот так, — сказал он чужим голосом и, зажав ее руки и ноги металлическими кольцами, заклеил ей рот неприметным пластырем с нарисованными губами.
Оркестр заиграл: "Ах, мой милый Августин, все прошло, прошло, прошло". Молли забилась; со стороны это смотрелось довольно сексуально. Стиснутый в пушечном жерле Джек, ноги которого сжимал стальной капкан, пытался в ужасе переорать оркестр.
— Заткнитесь все, и ты, Джек, — попросил Гриман, сложив руки на груди. Тишины добиться не удалось, но чуть поутихло. — Знаете, — сказал он в зал, — наша пара, Джек и Молли, мечтают быть вместе. Только они пока не знают, как же им сказать об этом. Так давайте, мы им поможем! Джек и Молли! Джек и Молли! Джек и Молли!
Зал подхватил. Джек бесновался, что-то орал парню, нервно мнущему в руках веревку. Гриман свел руки крестом над головой, посмотрел в сторону пушки, из которой торчала орущая, красная, задыхающаяся голова, и кивнул парню. Тот поколебался, неуверенно дернул, — этого хватило. От грохота заложило уши; все заволокло едким, клубящимся в свете прожекторов, дымом. В зале раздались неуверенные аплодисменты, смолкнувшие, когда раздались вопли из оркестра, в который шлепнулось окровавленное тело. Немного рассеялось; вся сцена оказалась забрызганной кровью.
— Ой, — сказал парень, не выпуская из рук веревки.
— Ну что, умник, все без обмана? — спросил у него Гриман. — Все честно?
Тот кивнул, ничего не соображая.
Гриман обвел зал взглядом. Такого внимания он еще никогда не удостаивался. Даже микрофон был не нужен — такая воцарилась тишина.
— Надо же, — заметил он, — какой успех… Теперь мне просто гарантирован пожизненный аншлаг.
Подойдя к Молли, он осмотрел ее и остался доволен. Чуть забрызгана кровью, но… — Хороша, — сказал в микрофон. — Даже как-то жалко, — он прощально погладил ее по гладкому животу, обошел стол и в два сильных пинка подвинул его: теперь лезвие возвышалось прямо над розовым горлом его жены. Кто-то истерически захихикал, когда он включил резак; Молли замерла, впившись взглядом в голубоватое сиянье бешено вертящихся зубьев.
Гриман посмотрел в зал: гробовая тишина, напряженные лица. Кто-то крикнул: — Остановите его!
— Поздно, — ответил он, поднял вторую руку и твердо встал, широко расставив ноги. — Представление будет продолжено. Заключительный номер нашей программы! Несравненная Молли! Молли Цунами!
Кто-то захлопал, по привычке; потом истерически захихикал. Он потер лоб, сделав паузу, сбросил черные, с отливом, перчатки, поплевал на руки, объявил:
— Продолжение нашего шоу, — он задумался, прикинул: — лет через пятнадцать!
Стон извивающейся Молли прорезал зал.
— Смертельный номер! — воскликнул он, засучил рукав, и сжал рычаг так, что резко выступили жилы и вздулись мускулы. Сорвав с лица маску он, щурясь, посмотрел на бледные, напряженные лица и сказал им всем — прощально, негромко:
