Владислав Булахтин
ЛЕГЕНДЫ ПОСТУГЛЕВОДОРОДНОЙ ЭРЫ: ТЭРЦ И ЛИ
Жизнь — колесо, и, если ждешь достаточно долго, она обязательно возвращается в ту точку, откуда тронулась с места.
С. Кинг
Часть первая
В голове переваливались-переваривались сомнамбулические мысли. Сердце то стучало, то нет. Руль в руках дрожал. Начиная с Тюрлема, названия усохших городов словно морок. Пятилетка, Поисево, Бердюжье, Тушнолобово…
Тэрц прекрасно помнил — дальше пойдет еще хуже. Северомуйск, Таксимо, Куанда, Сюльбан. Тында, Тыгда[1] — запиналась дорога.
В Кормиловке заставил себя поесть, в Боготоле — размять ноги, переходя с кривых на очень кривые улочки.
От Тэрца никто не требовал Скорости и Времени. Он сам включил в свою программу условие — добраться от Москвы до Владивостока за полгода, не сомневаясь, что выполнит его, как выполнил раньше много бессмысленных на первый взгляд заданий.
После Тайшета открылось второе дыхание. Зеленая стена леса вдоль покореженного утреннего шоссе — как гофрированная упаковка прильнувшему к асфальту Рафу. Несмотря на равномерное движение в 60 км в час, Тэрц чувствовал себя застывшим в янтаре шмелем. Ощущение приятное — ни угроз, ни опасности из внешнего мира, который виделся простым, просчитанным, высохшим, как тот шмель.
Опасность обитала внутри машины. И выглядела соответствующе. Кошмар любого путника — прилипшая к крайней отметке стрелка уровня бензина в баке. Для Тэрца наступала пора ответить на вечные вопросы.
Где у путника следующая остановка? Сколько дней уйдет на обхаживание горца? Сколько бензина получится добыть?
В прошлый раз Тэрц угробил неделю, чтобы вымолить литр… В позапрошлый — три месяца!
Когда показалась заправка, внутренний голос не ответил — это промежуточная или последняя остановка в жизни его потрепанного автомобиля.
Внутренний голос молчал впервые за десять лет путешествий.
* * *
Тэрц никак не классифицировал горцев. Другие делили их на сговорчивых и несговорчивых, молчунов, болтунов, зануд. Цеховой телеграф путников постоянно разносил сведения о слабостях хозяев бензоколонок — кто-то клюет на истории о больной маме, кто-то — на басни о предназначении.
Путник был уверен — с горцами ничего нельзя знать заранее. Сегодня их можно пронять историей о поисках любви, завтра — горец не даст горючего, чтобы довезти обезумевшую жену до роддома. Потом откажется принять роды да еще потребует покинуть заправку. Имеет право.
Тэрц ни разу не пробовал пробить горца правдой о собственных скитаниях. Хотя казалось бы — на нее они наверняка клюнут. Возможно, он приберегал тайну на безвыходное положение…
Приближающаяся заправка оказалась неприметной и бедной. Одноэтажный домик под соломенной крышей, на ней — покосившийся по-пизански бак с водой, пьяный палисадник, одинокая бензоколонка, деревянные ворота закрыты. Все это мало походило на богатые приюты горцев, в огромном количестве разбросанные по Среднерусской.
Тэрц посигналил. Он мог выйти и сам открыть ворота, но сибирские обычаи гостеприимства могли отличаться от привычных уральских (в том, что горцы и здесь гостеприимны, Тэрц не сомневался).
Выйти все-таки пришлось. Когда Тэрц открывал ворота, его охватил знакомый с детства азарт — вдруг это брошенная заправка? Вдруг можно похозяйничать вволю? Проверить уровнемер, заглянуть в резервуар.
Среди путников издавна ходили легенды о приютах, забытых вдали от трасс, о бесхозных цистернах, о ржавых пистолетах, которые послушно исторгают сотни литров бензина. Некоторые жертвовали своими и чужими жизнями, лишь бы найти подобное эльдорадо.
Тэрц в чудеса не верил, но сердце замерло.
Он подъехал к колонке, вышел из машины, всмотрелся в грязное окно хижины, крикнул: «Хозяин!» — и с нетерпением вслушался в тишину. Сердце ускорилось. Мечта любого путника — хотя бы на пять минут стать королем приюта, одним из тех странных созданий, что уже двести лет жонглируют судьбами людей.
— Хозяйка, — раздалось сзади.
Тэрц вздрогнул и обернулся. В воротах стоял девушка — гигантских размеров фуфайка, неуверенно растущая из нее цыплячья шея, поверх шеи — бледное лицо в обрамлении черных волос, ружье и вязанка мертвых чибисов через плечо.
Женщина — горец?! О таком Тэрц не слышал (а у путников лучшие по нынешним меркам системы связи). Увидеть подобное казалось еще более невероятным, чем обнаружить затерянное озеро нефти. Тэрц не сразу сообразил — усложняет ли его задачу то, что ему придется входить в доверие к девушке, упрашивать ее о бесценном подарке.
Все без исключения горцы до этого момента напоминали Тэрцу Федора Конюхова — знаменитого путника углеводородной эры, который ходил под парусами и летал на аэростатах, предусмотрительно избегая неизлечимой зависимости от углеводородов.
Домашние заготовки Тэрца спутал вид безбородого горца, который к тому же обходится без рычага между ног, придававшего дополнительную устойчивость скатывающейся в пропасть цивилизации.
Тэрц молчал.
— Сколько времени ты ищешь пути? — Девушка неприветливо уткнулась взглядом в лицо Тэрца.
— Всю жизнь, — привычно отозвался он.
— Значит, ты научился ждать. — Не приглашая, девушка направилась в хижину, Тэрц поплелся за ней.
«Баста», — плакали мечты о Владике. Дама-горец (Тэрц не придумал, как будет горец в женском роде… горка?) четко указала — она будет крайне требовательна к объяснениям и желаниям Тэрца.
Сколько дней уйдет на обхаживание, сколько бензина получится добыть? Вечные Вопросы Путника. Отвечать на них приходится каждый раз, когда машина доест топливо.
Очухавшийся внутренний голос подсказывал Тэрцу — эта остановка может стать последней. Вслед за ним покорно замрет Земля. Наступила пора говорить правду об истинном значении своего Пути?
* * *
Тэрц не слышал, чтобы у горцев был кодекс поведения, чести, утвержденные ритуалы или что-то в этом духе. Они редко покидали заправки, не собирались вместе, не участвовали в скудной общественно-политической жизни городов, рассеянных по земле и связанных ныне в основном волей горцев.
Однако говорили и действовали горцы словно по утвержденному ранее плану. Несовершенному, шитому белыми нитками, неуклюжему, возможно, дремучему, но все-таки сценарию.
Девушка зашла в прихожую, скинула фуфайку. Моментальное преображение — неустойчивый ком на тонких ножках стал худой изящной нимфой в короткой маечке. Фуфайка вполне могла стать вместительным гнездом для столь миниатюрного существа.
Повеяло сладким, лесным. Сколько она бродила по июльской жаре?
Тэрц рефлекторно подтянул дырявые джинсы, поправил волосы. Женщины у него не было четыре месяца. Все это время он мусолил воспоминания о последней феерической ночи в Москве, пресыщенной всевозможными экспериментами с плотью.
Внутреннее убранство хижины было под стать внешнему — исключительно прагматичное: поесть, поспать. Оно и понятно; все горцы по сути — смертники, об этом свидетельствуют тысячи воронок на месте заправок.
Вместе с тем многие камикадзе постутлеводородной эры не гнушались украшать жилище, коллекционировать пустяки, жить
