Ирина Воробей
Проклятый/Счастливый Валентинов день
«Проклятый Валентинов день», – ворчал Геннадий про себя, теребя прямоугольный билет. В сознании плавали сложные матерные конструкции по пять этажей кряду, которые он все адресовал Юле – одновременно любимой женщине и подруге детства, по которой до сих пор страдал. А она пыталась избавиться от него таким тупым образом. Высылая смайлики с розовыми щечками, писала:
«Тебе понравится. Фильм про любовь. На диване вы только вдвоем. Шампанское, фрукты. Атмосфера располагает. Интересно же испытать судьбу. Не будь бякой-букой».
Мужчина злился, но традицию, непрерываемую годами, он нарушить не мог. На четырнадцатое февраля, в день рождения, Юля выбирала себе подарок-впечатление, любое, какое хотела, и он его дарил безотказно. Сам это придумал и начал, сам принудил ей следовать. Но раньше, стоило отдать ей должное, девушка всегда загадывала что-нибудь интересное или простое, будь то поездка в Рим или полет на воздушном шаре. А в этом году, став невестой несуразного хлюпика без гроша в кармане, решила отмазаться от друга окончательно – выбрала мероприятие для одиноко одиноких одиночек.
Все тридцать лет до этого момента Геннадий себя таким не чувствовал. А теперь оглядывал помпезный зал городского дворца культуры с белыми колоннами и бархатными портьерами, по которому гуляли растерянные неудачники, все сплошь неуклюжие и неловкие, неуверенные и дрожащие, не способные найти вторую половинку в нормальных условиях, и осознавал себя в их числе.
Геннадий всегда считал, что у него жизнь наполнена до краев. Семейное состояние позволяло ни в чем себе не отказывать. Экстремальный спорт, веселые вечеринки с друзьями, собственное дело по жизни – всего хватало. От женских ласк по молодости не продыхал, а теперь устал и почти перестал хотеть. И любовь у него всегда была. До двадцати пяти просто не осознавал ее. Только когда увидел в постели с другим, встрепенулся. Тогда понял, что Юлька, смешная блондинка с первым размером груди и костлявыми плечами, родная с детства, дочурка няни, будоражит его душу. И не только. Но принадлежит уже не ему.
За эти пять лет трех ее мужиков пережил. После каждого расставания утешал в постели, любил за всех недолюбивших. Всегда ждал, когда она с очередным разойдется, чтобы и ему чуток ласки перепало. А четвертый цепким оказался. Всего через пять месяцев предложение сделал, которое она приняла. Геннадий не сомневался, Юля просто хотела замуж. По малолетству мечтала жениться до двадцати, потом повысила планку до двадцати пяти, а когда перевалило, дала себе срок до тридцати в край. Еще два года было в запасе, но она как будто уже отчаялась, раз на такого согласилась. И Геннадия решила слить, чтобы не путался под ногами у венца.
Целый месяц от него скрывала, пока он ее с кольцом на безымянном пальце не увидел. Сразу понял, в чем дело, ведь Юлька не любила украшения. И все его подарки просто складывала в шкатулку, принимала благодарно, но не носила. А тут с гордостью демонстрировала кольцо с захудалым фианитом, даже не с бриллиантом. Он бы с таким и подходить не посмел – стыдоба.
Злоба нарастала, а время тикало. Остальные одиночества, что тоже пришли испытывать судьбу, гуляли кругами по холлу, поглядывали все друг на друга, вычисляли, кто кому достанется. Мероприятие предполагало слепое свидание на диване в кинозале. Каждый до начала сеанса не мог знать, кто к нему подсядет и само место узнавал только на входе в зал от контролера. Разумеется, билеты продавали парно: одно место мужчинам, другое женщинам. Геннадий, по крайней мере, на это надеялся, ведь билеты покупал не он.
Юля все сама сделала, он ей только деньги перекинул. Сверху докинул еще на цветы, платье и побаловать себя любимую. Давность отношений позволяла им не церемониться.
Мужчина остановился у бара, хотел выпить, но осекся. Был ведь за рулем, да и скрашивать мероприятие и потенциальную претендентку на Юлино место не хотел. Красивее все равно не было женщин. Просто не встречались.
Чтобы глаза такие же оливковые с черными крапинками, и ресницы рыжеватые, длинные и чуть загнутые, которые покрывали веки сплошной чащей. Это придавало ей мультяшности. И носика ни у кого такого не было, тонкого, но с горбинкой и родинкой на правом крыле, которую все принимали за пирсинг. Ему нравилось целовать ее в эту точку – сама природа велела. И губы морковного цвета притягивали своим изяществом. Верхняя была раза в два тоньше нижней, и девушка ее постоянно подкрашивала двойным слоем помады поверх кожи, чтобы привести к нужной пропорции. Но его манила эта разность. И не нравилась искусственность, которую все равно было видно вблизи. А он любил приближаться к ее губам и разглядывать их внимательно. Особенно потому что Юля редко это позволяла. Краснела и отпихивала его грубо ладонью в лицо.
Сухощавая женщина в водолазке, из которой хорошо выпирала аппетитная грудь, на квадратных каблуках и в мини, улыбнулась ему, словив случайный взгляд. Мужчина не сразу разглядел ее за пеленой собственных мыслей. Придя в себя, испугался инстинктивно, что вот она, его судьба, будущая соседка по дивану на сеансе и спутница по жизни. Раньше бы уложил в постель, не особо разглядывая, а теперь решил сбежать, даже если обещал Юле.
Только он отошел на сто метров от здания, как зазвонил телефон. Улыбнулся, потому что соскучился, две недели ее не видел, и с радостью взял трубку. Тонкий голос проговорил кокетливо:
– Гена, я слежу за тобой, только попробуй сбежать.
«Вот зачем она трекер моего положения запросила», – вспомнил мужчина. Настолько ей доверял, что всякую глупую просьбу выполнял без вопросов. С утра в делах и подумать не успел. Впрочем, она никогда не просила ни о чем ему в ущерб. Оттого и доверял.
– Блин, Юль, не издевайся надо мной. Ну, ты серьезно? – говорил шутливо, но не шутил. – Это как в фильме «Лобстер»[1], помнишь? Лучше сразу меня в пса преврати.
– Больше чем на хомячка не рассчитывай, – она хихикнула.
Приятный звон пролился в душу теплом. Геннадий остановился. Город шумел вокруг. Автомобили гудели в пробке. Музыканты играли на перекрестке. Светофор верещал для незрячих. Все мешало наслаждаться любимым голосом. В трубке слышался похожий фон. И ее частое дыхание – девушка шагала куда-то.
– А ты где? К задохлику своему торопишься? – спросил с ревностью, хотя мысленно лупил себя.
Обещал относиться к нему с уважением, но не мог. Он всех ее ухажеров на
