Леонид Таубес
Встреча с Анджеем Сапковским
27 сентября 2010 года я участвовал в мероприятии, которое называлось Professional Workshop (профессиональный семинар). Это была встреча с Анджеем Сапковским.
Попал я на эту встречу чудом. В русскоязычном сайте tarbut.zahav.ru, которого уже нет, было опубликовано интервью с Анджеем Сапковским и далее сообщалось: время встречи с читателями 27 сентября в 19:00. На сайте Icon TLV на иврите указано, что встреча с читателями в библиотеке состоится 26 сентября в 19, а Professional Workshop (на английском языке) 27-го в 11 часов.
По телефону 26-го утром мне сказали, что единственная встреча состоится именно 27-го в 11, и по телефону же я заказал билет.
Профессиональный семинар имел место в аудитории Колледжа анимации. Это рядом с Синематекой. Нужно перейти узкую улицу, войти в проходную арку, загроможденную какими-то ящикам и замусоренную, войти в дверь слева и подняться по лестнице на третий этаж.
Я боялся, что мне не найдется места (в билете место не указано), приехал на час раньше.
В аудиторию меня не пустили, любезно предложив погулять или посидеть в прихожей. В прихожей находилась девушка за компьютером. Узкая кухонная стойка, на которой чай, кофе, сахар. Справа и слева от стойки две огромные урны, заполненные мусором доверху. Напротив стойки пара кресел, несколько стульев и обшарпанный диван. Само помещение явно требует ремонта.
Аудитория человек на тридцать. Выглядит тоже весьма непрезентабельно. Фотографий всего этого я не делал. Не для того я туда приехал.
На встречу с Анджеем Сапковским пришло 10 (десять!) человек Минут через десять подтянулось еще человек пять.
Я пришел первым, за час до начала. Минут через пятнадцать появился френд по Живому журналу Григорий со своими родителями. Мы познакомились в реале. Оказалось, что они из Минска, его родители — люди моего поколения. Они рассказали, что жили в Минске на Торговой улице. Я сказал, что у меня на Торговой жили родственники и назвал их фамилию. Они обрадовались, так как были хорошо с ними знакомы и попросили дать их нынешние координаты. Но это другая история.
И вот нас впустили в аудиторию. Мы расселись. Появился Анджей Сапковский. Я с трудом удержался от желания встать, когда он вошел. Было человек десять русскоязычных и человек пять, русским языком не владеющих, поэтому разговор шел по-английски. Сапковский владеет английским так же хорошо, как и русским. Мне было легко его понимать, потому что он говорит на British, а мне гораздо труднее понимать американцев, особенно южан.
Сапковский поздоровался, сел перед нами и спросил, о чем он должен говорить?
Что там написано в рекламном проспекте Icon? Я не умею читать на иврите. Что, профессиональный семинар? Значит вы все тут писатели и хотите, чтобы я вас научил, как лучше писать? Чтобы стать моими конкурентами? Но я не могу вас этому научить. Этому нельзя научить. Чтобы хорошо писать, надо иметь сердце. И я не могу отдать вам свое сердце... При этом он сделал выразительный жест. И еще, имейте в виду: хороший писатель пишет текст за день, а потом месяц его правит, и ему все время кажется, что можно сделать еще лучше.
Он ждал ответа. Все смущенно молчали. Тогда я встал и сказал: пан Анджей, я не могу за всех поручиться, но мне кажется, что большинство из присутствующих не писатели, а читатели, которые любят ваши книги. Меня, например интересует вопрос, как и почему вы сделали такой шаг: от "Ведьмака" к историческим романам о гуситских войнах, и потом следующий шаг — к войне в Афганистане?
Он отвечал очень интересно и эмоционально. После того, как книги о ведьмаке стали издаваться и переиздаваться во многих странах мира, пошли немалые деньги. Издательства требовали от него все новых и новых продолжений. Тиражи уже достигли миллиона. И он решил: достаточно. Надо эту тему закрывать. "Я уже немолодой человек. Я даже не смогу потратить те деньги, что я на этом заработал. Буду писать о том, что мне сегодня интересно."
Он стал писать сагу о гуситских войнах. В издательстве к этому отнеслись с большим недоверием. И оказалось, что эти книги нашли своих читателей. Их стали переиздавать в разных странах. И снова коммерческий успех.
Однажды он услыхал солдатскую балладу у змее, которая спасла солдата. Он по-русски наизусть процитировал эту балладу. Его заинтересовала афганская тема. Тема войны его интересовала всегда. Он стал изучать исторические материалы об Александре, о войне Британии в Афганистане, о войне, которую вел там СССР. Так получилась книга "Змея".
Я спросил, не думает ли он, что эту книгу не издают в России из-за того, что он нелестно написал там об армейской верхушке и КГБ. Я сказал ему, что я перевел эту книгу на русский язык и поместил в своем блоге, потому что уверен, что в России ее не издадут.
Он ответил, что причина задержки с изданием "Змеи" на русском языке не в этом. Они ее издадут, — сказал он. — Они подписали обязательство. Однако он упомянул, что все же были вопросы, не является ли эта книга русофобской.
"Я ответил им: вы думаете, что я идиот? — fucken idiot, сказал он. — Это не пропаганда. Я политикой не занимаюсь. Это художественное произведение. Если вы так думаете, мне не о чем с вами говорить".
Сапковский сказал, что не видит проблемы в так называемых «народных переводах». Если кто-то делает это в виде хобби — пожалуйста, на здоровье. Если же это делается с целью заработать, то, к сожалению, он не может этого одобрять. Потому что в таком случае это нарушение авторских прав.
Был вопрос о том, как он начал писать, и он подробно рассказал о своем первом рассказе, написанном для конкурса рассказов фэнтези, когда ему было уже около сорока. Как в редакции журнала над ним смеялись, типа куда ты лезешь, тебе все равно не переплюнуть Андрэ Нортон. Как потом этот рассказ занял первое место и как читатели завалили журнал письмами с пожеланиями, чтобы напечатали продолжение.
Спросили его о переводах. Он тепло вспомнил Евгения Вайсброта. Рассказал, каким он был дотошным человеком, как нелегко было с ним работать. Он заваливал Сапковского длиннющими письмами с вопросами, написанными на пишущей машинке — Вайсброт не пользовался компьютером. И все равно в окончательном варианте перевода было немало ошибок.
"Писателю трудно оценивать перевод его книги на другой язык. Писатель не может править переводчика,