Она пришла, смеясь, когда не было никого.
И снова наполнила жизнь радостью.
Пролог
Челябинск, крупный промышленный центр, удален от Москвы примерно на девятьсот миль. Несмотря на это, расположенный рядом с городом охотничий домик в свое время считался любимым местом отдыха у высшего руководства Советского Союза. На эту дачу приезжали круглый год: весной и летом она превращалась в праздник садовых и диких цветов у подножия гор, осенью и зимой становилась охотничьим раем. После крушения Политбюро новые правители сохранили дачу в неприкосновенности, выделив ее семье одного из выдающихся российских ученых, физика-ядерщика Дмитрия Юревича. Юревич, человек вне политики, был жестоко убит. Его заманили в чудовищную ловушку те, у кого гений Юревича, которым он хотел поделиться со всем человечеством, вызывал не уважение, а одну только бессильную ярость. И неважно, откуда пришли убийцы, – установить это так и не удалось, – ими двигала бесконечная злоба.
Седая, лысеющая старуха лежала в кровати у огромного окна, из которого открывался вид на первый снег, выпавший необычно рано для этих мест. За двойным стеклом все было таким же белым, как ее волосы и сморщенная кожа. Под тяжестью первозданной морозной свежести гнулись ветви деревьев. Выглянувшее солнце наполняло весь мир ослепительным светом. Протянув руку, старуха с трудом взяла с ночного столика бронзовый колокольчик и позвонила.
Через минуту в дверях появилась дородная женщина лет тридцати, темноволосая, с живыми карими глазами.
– Да, бабушка, что я могу для тебя сделать? – спросила она.
– Ты и так делаешь для меня все, что в твоих силах, дитя мое.
– Может быть, принести чаю?
– Чай потом, внучка, приведи ко мне священника, и неважно, какого.
– Бабушка, тебе нужен не священник, тебе нужно основательно подкрепиться.
– Боже мой, ты сейчас прямо вылитый дед. Тот тоже вечно спорил, всегда пытался докопаться до самой сути…
– Вовсе я не спорю, – прервала старуху Анастасия Солатова, внучка Юревичей. – А ты действительно ешь меньше воробышка!
– Да воробышек, пожалуй, каждый день съедает столько, сколько весит сам… Что-то у нас в доме сегодня слишком тихо. Где твой муж?
– Пошел на охоту. Сказал, что по свежей пороше легко выслеживать дичь.
– Боюсь, как бы он не отстрелил себе ногу. Да и съестного у нас достаточно, – заметила старуха. – Москва не обижает.
– Пусть только попробовала бы!– усмехнулась Анастасия.
– Не бойся, дорогая, нас не посмеют оставить без внимания.
– Баба Маша, так о чем ты говорила?
– О священнике. Приведи ко мне попа. Пора готовиться на тот свет.
Настя сделала протестующий жест.
– Иди же! – Внучка поняла, что на этот раз спорить с бабушкой бесполезно.
Пожилой православный священник, облаченный в черную рясу, стоял у кровати. Симптомы не вызывали сомнений: ему уже много раз приходилось присутствовать при этом. Старуха умирала; ее дыхание становилось все более прерывистым и частым, и с каждой минутой дышать ей было все труднее.
– Вы желаете исповедоваться в своих грехах, дочь моя? – спросил священник.
– Да не в своих, осел! – ответила Мария Юревич. – Тот день был чем-то похож на сегодняшний – выпал свежий снег, охотники с ружьями за плечом… Он был убит в такой же день, как этот; его буквально разорвал на части разъяренный раненый медведь, которого натравили на него безумцы…
– Да-да, мы наслышаны о вашей трагической потере, Мария Юрьевна…
– Сначала утверждали, что это дело рук американцев, потом стали говорить, что за этим стоят недоброжелатели моего мужа из Москвы – его завистливые соперники, однако и первое, и второе объяснения не имеют ничего общего с истиной.
– Мария Юрьевна, все это произошло так давно… Успокойтесь, господь вас ждет. Он примет вас в свои объятия и утешит…
– Болван, истину нужно открыть. Позднее я узнала – мне звонили из всех уголков земного шара, ни одного написанного слова, все только устно, – что и я сама, и мои дети, и дети моих детей не доживут до следующего дня, если я только когда-нибудь заговорю о том, что мне рассказал мой муж.
– И что же это было, Мария Юрьевна?
– Мне трудно дышать! За окном темнеет!
– Что это было? Говорите же.
– На свете существует сила, более опасная, чем все воинственные террористические группировки на земле…
– Что это за «сила», Мария Юрьевна?
– Матарезе… высшее зло…
Старуха уронила голову на подушку. Она была мертва.
Огромная сверкающая белая яхта длиной больше ста пятидесяти футов от носа до кормы медленно подходила к причалу в Эстепоне, северной части роскошного испанского курорта Коста-дель-Соль, места, куда перебираются отошедшие от дел и удалившися на покой сильные мира сего.
В фешенебельной каюте в обитом бархатом кресле сидел высохший старик, возле которого стоял личный слуга, не разлучающийся с ним на протяжении уже почти трех десятилетий. Слуга, давно ставший близким другом, готовил престарелого владельца яхты к самому важному совещанию за всю его жизнь, растянувшуюся на девять десятков лет. Свой истинный возраст старик хранил в тайне, ибо бо́льшую часть жизни он провел, сражаясь с теми, кто был гораздо моложе его. Зачем давать этим алчным индюкам лишний козырь – повод позлословить о том, что их оппонент впал в старческий маразм, который на самом деле представлял собой богатейший опыт нескольких поколений? Три пластические операции превратили лицо старика в безжизненную маску, но все это было лишь внешним, обманчивым обликом, вводящим в заблуждение многочисленных противников, которые при малейшей возможности попытались бы прибрать к рукам его финансовую империю.
Империю, которая больше ничего не значила. Этот бумажный колосс стоимостью свыше семи миллиардов американских долларов – семь тысяч раз по миллиону – был построен на деятельности давно забытой организации. Началось все с предвидения, осенившего одного человека; впоследствии подручные, которые не видели дальше собственного носа, извратили великое начинание, наполнив его сатанинской жестокостью.
– Антуан, как я выгляжу?
– Замечательно, мсье, – ответил слуга. Протерев подбородок и щеки старику мягким лосьоном после бритья, он убрал простыню, открыв строгий костюм-тройку, дополненный галстуком в полоску.
– Не лишнее ли все это? – спросил элегантный старик, указывая на свой наряд.
– Вовсе нет. Как-никак, сэр, вы председатель, и те, кого вы сейчас примете, должны будут сразу это почувствовать. Любое противостояние вам необходимо подавить в зародыше.
