ИОСИФ РАБИН
ДВОЮРОДНЫЕ БРАТЬЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
И. Рабин — рабочий, наборщик. Он начал свою литературную деятельность на страницах еврейской коммунистической прессы. Он — настоящее дитя Октября, но несмотря на его молодость, в нем сконцентрированы большой жизненный опыт и знание быта еврейских рабочих. Ко всему этому он обладает безусловным художественным чутьем.
Рабин нам дал целый ряд характерных типов еврейских рабочих и особенно интеллигенции, которая примыкала к ним в качестве представителей различных еврейских «социалистических» партий, кроме того ему очень хорошо удалось синтезировать и художественно оформить распад еврейского рабочего движения во всех его партийных оттенках..
«Извилистые пути», а главным образом «Двоюродные братья» — это два больших произведения, которые дают богатую художественную картину Бунда, в его последней стадии, в его деградации, когда коммунистические идеи стали усиленно проникать в его среду. Оба эти произведения, дополняющие друг друга, представляют собой художественный памфлет на Бунд и на все еврейское мелкобуржуазное движение.
Когда читаешь «Извилистые пути» и «Двоюродные братья», становится понятным, почему нам, коммунистам, пришлось вести отчаянную войну с бундизмом, как с реакционной мелкобуржуазной идеологией. Рабин в целом ряде художественных образов показывает нам, как этот бундизм внедряется в психологию мелкобуржуазных еврейских масс, как опасна знаменитая бундовская традиция, потому что она исходит не от сознания, а от идеализированной романтики, от реакционной ортодоксальности. Вот Рабин рассказывает нам о переживаниях одной работницы, члена Бунда, когда она видит тяжелое положение Бунда при успешном наступлении коммунистических идей: «Она совсем не хотела разобраться, кто прав и кто виноват, она только поняла, что необходимо спасти Бунд, что нельзя допустить, чтобы все разошлись поодиночке. Она может согласиться на все, на все, но Бунд «должен остаться Бундом» (разрядка везде наша.— Б. О.). Здесь какой-то дикий, въевшийся, как ржавчина, фанатизм, политическая слепота.
Рисуя почти религиозный фанатизм бундовской массы, Рабин в то же время дает нам в ярких художественных красках всю внутреннюю гниль Бунда, те фашистские ростки, которые уже тогда (это относится к 1918 г.) прорастали у Бунда. Рабин показывает нам в метких штрихах всю бундовскую пошлость, его внутреннее ничтожество и мелочность. Вся деятельность Бунда выражается в... открытии столовой дешевых обедов для безработных, вокруг которой некоторые «руководители» вершат неплохие делишки. И вот здесь идет «революционная» борьба между Бундом и другими «социалистическими» партиями за... лишнее место в правлении столовой. Но кроме обладания «революционными позициями» в столовой, Бунд имеет еще одну священную обязанность — борьбу с сионизмом. Кульминационным пунктом борьбы является своеобразный дуэт двух гимнов: сионистического и бундовского. И та партия считается победительницей, чей гимн слышится громче. Но если победу той или иной стороны, на оснований крепких «классовых» глоток, не удается установить, то обе «армии» высыпают на улицу, занимают два противоположных угла, стоят друг против друга, как разъяренные петухи. Каждая из них ждет, чтобы противник раньше ушел. И для того, чтобы исчерпать все нутро этой «борьбы», Рабин добавляет: «Наконец представители приняли компромиссное решение: оба угла одновременно расходятся».
Но не только комическую сторону бундовской «борьбы» рисует нам Рабин. Он также вскрывает весь ее иезуитский характер, особенно по отношению к «неспокойным» элементам, появляющимся в Бунде, он нам показывает всю его предательскую роль, когда идет речь о защите Совета рабочих депутатов от белополяков.
Всю пошлость, всю меньшевистскую сущность Бунда Рабин дал в правдивых, простых реалистических тонах. Именно поэтому получается такое отвратительное, гадкое лицо бывшей в свое время, правда, уже очень отдаленное, революционной партии.
Произведения Рабина имеют не только политическое значение. Рабин — один из лучших еврейских прозаиков, которому удалось дать образец нового реализма.
Рабин вынашивает тип до конца: Илья, Лондон, Лия, Малка, удивительная фигура Лейб-Иоселя из «Двоюродных братьев» — все это художественно завершенные образы.
Рабин обладает довольно богатым, а главное своеобразным юмором.
Но повесть «Двоюродные братья» страдает и некоторыми недостатками, местами ослабляющими художественную ценность произведения. Во-первых, рабочий типаж, несмотря на то, что. Рабин дал его довольно живо, все-таки по художественной цельности уступает обрисованной им интеллигенции. Если сравнить хотя бы только Илью и Шию, то сразу станет заметной эта разница. Во-вторых, Рабину не всегда удается развить и архитектурно построить сюжет. Кроме того у него изобилие типов и ситуаций, которые в развертывании сюжета актуального значения не имеют. Это, понятно, от молодости автора, от некоторой еще неуверенности.
В повести «Двоюродные братья» есть ряд мест, в идеологическом отношении невыдержанных. Рабин односторонне рисует польских рабочих. По Рабину выходит, что все они принадлежат к ППС и все они почти постоянно проводят время в пивной. Польские рабочие у него не взяты органически в революционных ситуациях, а там, где он их сталкивает с революцией, они выходят у него очень бледными.
Вызывает недоумение эпизод с вечеринкой у Лейб-Иоселя, на которой присутствовала даже такая преданная коммунистка, как Малка. И все это происходит тогда, когда воздух накален, когда земля горит под ногами. Это звучит фальшиво.
Еще более непонятна вся «вторая половина истории» с Брахманом. Первая половина — его сионистическая формация — нарисована прекрасно. Неполностью оправдан, но все-таки сносен его переход к большевикам, но абсолютно непонятно, откуда набралось столько храбрости у этого полусентиментального, полуавантюристического типа, чтобы выдвинуть вопрос о самоубийстве, когда Советы окружены белополяками.
Эти недостатки все же не ослабляют общую художественную ценность произведений Рабина. Повесть «Двоюродные братья» является большой победой еврейской пролетарской литературы.
Б. М. Оршанский.
ПРОЛОГ
Откуда прибыл юн. в этот большой город, никто не знал. Звали его реб Элие-Шие. Жена его открыла мучную торговлю, а он сидел в синагоге и изучал талмуд. Но дела шли плохо, денег было мало, а муки еще меньше; соседи-торговцы же проклинали.
Потом умерла жена. Знакомые обвинили в ее смерти торговцев, которые ядом проклятий якобы извели женщину. Сам реб Элие-Шие не склонен был взваливать вину на соседей-лавочников, ибо умерла жена как раз в ту пору, когда лавчонка окончательно опустела. Умерла она, оставив двух дочерей-невест, но без женихов и без приданого.
После смерти жены в лавку сел сам реб Элие-Шие. Из жалости ему дали в долг два мешка муки, из жалости же ему
