Могучая «Volvo» лихо свернула со скоростного шоссе и бесшумно полетела по новенькому умопомрачительному покрытию проселочной дороги. Скромный указатель нерешительно оповестил, что трехэтажные короба, теснящиеся друг к другу за двухметровыми заборами, и есть деревня Дарьино. Я приуныл. Лето бездарно пропадало.
Мгновенно почувствовав мое настроение, Константин поспешил пояснить:
– Нет-нет! Это не здесь. Немного в стороне от дороги, практически в лесу. Красивое место, вам понравится.
Я изобразил благодарную улыбку и был удостоен ответной понимающей гримасы. Константин Юрьевич заказчик сложный, из тех, кто считает, что сам все знает и понимает, но за неимением свободного времени вынужден платить бешеные деньги архитекторам. Он нанял меня разработать генеральный план застройки только что приобретенного им земельного участка. Работа была сверхсрочная, поскольку заказчику нужно было получить генплан, провести согласования проекта, выполнить подготовительные работы и проложить инженерные коммуникации до зимы.
Волшебная дорога повернула вправо, а мы осторожно сползли на более традиционную разбитую грунтовку, к тому же круто уходящую вниз. В голове мелькнула малодушная мысль, мол, хорошо, что не поехал на своей машине, с этого места, пожалуй, пришлось бы идти пешком. "Volvo" же, казалось, ничего не почувствовала, была уверенна и невозмутима, даже тогда, когда преодолела легкий мостик, оказавшийся внизу обрыва, ошибочно считавшегося дорогой, и как мощный зверь вскарабкалась на не менее крутую противоположную сторону, замерев около ветхого деревянного дома.
Здесь нас уже поджидали двое геодезистов с инструментами. Вместе с ними мы обошли участок по границе со стороны обрыва. Рельеф был великолепен! И ровная площадка для теннисных кортов, окруженная соснами, и прекрасное место над обрывом для строительства дома приемов, живописные ущелья будили фантазию. Я отметил на плане основные объекты и поинтересовался у Константина Юрьевича:
– А где будет главный въезд?
Константин показал на карте место рядом с объездной дорогой.
– Рядом с домом старой хозяйки, вдовы писателя. – Константин недобро хмыкнул. – Она оставила этот флигель в пожизненное пользование себе и своей домработнице. Самой уже перевалило за девяносто, домработница девушка помоложе – не больше восьмидесяти восьми.
Я болезненно переношу, когда пренебрежительно говорят о стариках, только два года назад я похоронил родителей, и так получилось, что не было, да и нет для меня людей ближе, чем они. Отец на самой деле был мне отчимом, но воспитывал меня с раннего детства и очень любил. Всю жизнь я чувствовал его поддержку и защиту. И защиту не шуточную – отец был генералом госбезопасности.
Но сейчас меня шокировало не столько раздражение заказчика зажившимися долгожительницами, сколько то, что основой въезд он указал прямо на их территории.
Пообещав прислать за мной машину в конце дня, Константин Юрьевич отбыл.
Я двинулся в сторону предполагаемого центрального въезда по еле заметной, заросшей высокими кустами аллее.
В конце ее неожиданно оказалась полянка со странным холмиком прямоугольной формы, напоминавшим могильник, грустное сравнение усиливал обшарпанный белый цветочный вазон, установленный в его изголовье. Как же называются эти яркие красно-оранжевые цветы? Что-то из далекого детства, кажется настурции.
Я не сразу увидел сбоку поляны маленький деревянный флигель с довольно широкой крытой террасой, огражденной невысоким штакетником. Расположен он был довольно нелепо и выглядел как сторожка при клумбе.
Мое появление не осталось незамеченным. С террасы за мной наблюдала маленькая старушка в темно-синем балахоне и ботах на босых ногах. Она воинственно выставила вперед морщинистый подбородок, сверкнув при этом бусинками черных глаз. И вдруг вздрогнула от удивления, взмахнула рукой, словно прогоняя наваждение, и исчезла за филенчатой дверью.
В мои планы не входила беседа со старой хозяйкой, да и дел было еще много. Почувствовав отчего-то легкое беспокойство, я развернулся, было, в сторону от домика.
Ну почему все наши попытки убежать от судьбы обречены?
" Чашу эту мимо пронеси …" – молил бы и я, если бы только мог догадаться, что меня ожидает. Хотя эта мольба никогда никого не разжалобила.
Я слегка повернул голову назад и тут же встретился с пронзительным взглядом высохшей старой женщиной в инвалидной коляске. Капкан захлопнулся.
– Кто вы, молодой человек?
Я невольно улыбнулся. Когда находишься на пороге шестидесятилетнего юбилея, все меньше людей окликают тебя молодым человеком.
– Позвольте представиться, – солидно произнес я, неторопливо подходя к террасе. – Филатов Петр Сергеевич – заслуженный архитектор России.
По мере моего приближения выражение лица ее менялось. Если у вас живое воображение, попробуйте представить себе, что вы видите привидение, и, если при этом вам удастся посмотреть на себя в зеркало, то вы поймаете это выражение отрешенности. Так вот, она принимала меня за приведение. Но появление этого привидения было для нее очень приятно. Потом до нее, видно, дошел смысл моих слов, и она пробормотала себе под нос:
– А, так это Петя....
Я смотрел на нее недоуменно, ожидая пояснений.
– Вы очень похожи на моего мужа, вернее на того, каким бы он мог быть, доживи до ваших лет. Довольно характерное лицо.... И глаза.... У него был сын от первого брака. Совсем маленький, его звали Петя.
Этого мне только не хватало. Вот уж совершенно не интересуюсь ни папашей, ни его семьей. Особенно сейчас, когда боль от потери моих старичков еще не прошла.
Достаточно сухо я объяснил ей цель своего здесь присутствия и заверил, что непременно найду планировочное решение, которое позволит оставить ее домик в покое и удовлетворит нового хозяина.
Но она была равнодушна к теме новой застройки так же, как я к моему предполагаемому отцу. Люди, пережившие свое девяностолетие, живут по известным лишь им самим законам. У нее были жидкие и тонкие волосенки, из-за которых прекрасно просматривался череп, надо сказать, красивой формы. Она вцепилась костлявыми пальцами за ручки кресла, было видно, что она крайне взволнована.
– Разрешите откланяться? – обратился я к ней.
Она вздрогнула, как будто очнувшись, и начала говорить четко и требовательно, как будто опасаясь, что у нее не хватит сил сказать все до конца.
– Ты должен пойти в дом, там, на втором этаже, сразу у двери – кабинет Егора. Он никогда не позволял мне трогать его бумаги, я их не смотрела, но сложила все в деревянный ящик под письменным столом. Дом скоро снесут, из него выносили все, что хотели, очень многие люди, но никому не нужны были эти бумаги, никому, только тебе.
Если вы общались когда-нибудь с женщиной ее возраста, то вы поймете, что говорить ей, что на свете есть много похожих людей, что даже, если она права и ее покойный муженек и есть мой биологический отец, все это совершенно меня не интересует, было абсолютно бесполезно. Она просто не слышала меня, прислушиваясь только к мыслям, путавшимся в ее голове.
Все внутри меня протестовало, когда я поднимался по скрипучим деревянным ступенькам на второй этаж.
– Предатель! – кричала память о папе, Сергее Николаевиче.
– Размазня! – соглашалось
