Жертвы эгоизма
Жертвы эгоизма
«Дорогой Гранит! Как многие письма, наверное, содержали те слова и обороты, что пишу сейчас я. От осознания того, что я не смогла придумать даже в столь важный момент ничего нового становится тошно. Но, что поделать. Времени у меня не много. И придется писать так, как писали до нас многие поколения наших предков. Итак, если ты держишь в своих руках это письмо, то я, скорее всего, уже мертва...»
Эти слова - такие нелепые, такие глупые, крутились в голове Гранита, как взбесившийся волчок, отчаянно сверля дырку в его самообладании. Какие красивые речи. Какие пустые и глупые слова. Слова ребенка, умершего так и не достигнув ни мудрости, ни зрелости. Самого страшного ребенка на свете, взявшего с чего-то, что он может сам принимать решения.
Гранит стоял у обрывистого склона заросшей мхом скалы. Из мха на особо крупных кочках росли мелкие, нежно-розовые цветочки с красной сердцевинкой. Их соцветия, размером с ноготь на мизинце, смотрели на дракона укоризненно и колыхались на ветру, будто шепча:
«Зачем ты пришел, глупый дракон? Убирайся прочь. Ты не приходил много лет, а теперь явился? Прочь! Нам и без тебя неплохо жилось все эти годы».
Но уходить Гранит не собирался. Напротив. Он свернул письмо, нехитрый текст которого успел уже выучить наизусть, и сунул во внутренний карман балахона. Из черной расщелины перед ним тянуло холодом и смертью. Но отступать было некуда. Раз он решился прийти, то должен сам, своими глазами, увидеть последствия ее эгоизма. Увидеть, и попытаться решить, что с ними делать.
«...Наверное, ты меня и не помнишь, - продолжалось письмо. - Еще бы, десять лет ты не видел меня. Но, может, если ты покопаешься в своей памяти, то вспомнишь девушку, которая каждый день ходила петь к ручью Фриги. Девушку, которая так сильно любила тебя. Девушку, которая добилась того, чего так страстно желала...»
О нет, Гранит помнил ту девушку. Он долго оплакивал тот факт, что она оказалась не драконицей. Девушка с ручья Фриги была для него идеалом. Ее утонченный образ принцессы, такой желанный и такой притягательный для драконьего ума, до сих пор преследовал его во снах. Преследовал до вчерашнего дня, когда он получил это письмо.
Теперь же прекрасная мечта, греза, показала свое грязное нутро. И Гранит, все это время искавший ее, отвергавший дракониц, ушедший в другие миры, только бы избавится от мыслей о ней, чувствовал себя дураком. Глупым осликом, который все это время бежал за гнилой морковкой на длинной палке, которой приманивал его возница.
Пещера оказалась небольшой, темной, влажной. Посреди нее, на выступающей, чуть покосившейся плите лежало нечто, завернутое в большой кусок пожелтевшей от времени мятой ткани. Из этого неровного кулька на покрытый большими желтыми листьями пол высыпалось немного голубого, блестящего порошка.
«...Ты возненавидишь меня за то, что я скажу, - обещало письмо. - Знай только, что я люблю тебя. Так сильно люблю, что хотела присвоить себе. И ради этого я совершила два ужасных поступка. Я увидела тебя у ручья Фриги и влюбилась так, как не влюблялась никогда в жизни. Мои подружки сказали, чтобы я не связывалась с тобой, ведь ты - дракон. Но я... я хотела связаться. Я хотела познакомиться. Но я знала, что, увидев мои крылья, ты даже не взглянешь на меня. Потому...»
Гранит подошел к ткани и провел по ней рукой. То, что находилось внутри осыпалось под его ладонью, словно там находилась гора песка. Он невольно закрыл глаза. Феи. Они жили максимум лет двадцать, не больше. Быстро взрослели, быстро становились зрелыми, быстро начинали интересоваться противоположным полом. Они любили эльфов, а эльфы любили их. Идеальные, прекрасные, хрупкие, недолговечные. Даже смерть их была красивой - они обращались в камень и рассыпались в пыль. Они смеялись над смертью друг друга, они умирали без капли страданий и сожалений. Их жизнь проносилась как один сумасшедший, влюбленный во вселенную миг.
Руки Гранита сжались в кулаки.
«... я отрезала свои крылья. Сделала все, чтобы скрыть свою внешность. Все, чтобы ты стал моим. Я знала, чем это может кончится. И после той ночи - самой волшебной, самой желанной в моей жизни - я с ужасом поняла, что все к тому и идет. Ведь фее и дракону нельзя быть вместе. И я, изгнанная из улья за свой ужасный поступок, бежала к горе Хирна, где и жила весь остаток жизни. Там я и совершила второй, еще более ужасный поступок. Поступок, за который ты возненавидишь меня».
Из угла послышалось непонятное, возмущенное мычание. Гранит, нахмурившись, повернулся туда и встретился с двумя горящими ненавистью глазами. Сердце дракона обливалось кровью от вида того, что он увидел. Маленький мальчик с забинтованной шеей. Черноволосый, красивый, худой и бледный. Поймав на себе взгляд мужчины, он еще сильнее вжался в угол, но смотрел все так же зло, будто пытался прожечь в Граните дыру. Оставив тряпку, из которой снова посыпалась голубая пыль, дракон подошел к ребенку. Тот засучил ножками, попытался сбежать, но, видно, был так слаб, что даже встать не смог.
Присев перед ним на колени, Гранит задумался.
- И что же мне с тобой теперь делать? - спросил он неуверенно у напуганного ребенка. - Что же нам делать?..
«...Я понимала, что этому ребенку не стоило бы рождаться, - писалось в письме. - Но я не могла ничего поделать с собой. Я не смогла бы убить его. Не смогла бы. Потому что он - от тебя. Потому что я люблю тебя. Может, какая-то часть меня и надеялась на то, что он не выживет. Все же, полудраконы довольно слабые. Но каждый раз, когда я думала о том, чтобы оставить его, не кормить, унести в лес или сбросить со скалы, я вспоминала тебя. Вспоминала и думала - может, с мальчиком все обойдется? Все же плохая жизнь лучше, чем хорошая смерть. Потому мы спрятались. Мы жили с ним вместе, только вдвоем. Он рос один, я никому не показывала его. Я воспитала его как могла, насколько меня хватило. Мы были так счастливы. Но ему всего десять, а мой час пришел. Потому я и пишу тебе. Забери его. Только умоляю, не убивай».
Гранит схватил своего сына за подбородок. Мальчик засопел, вцепился своими тонкими пальчиками в руку дракона,
