– Крупные научные силы сосредоточены на несусветном факультете, большая их часть – на кафедре невозможностей. Примеры: цыганская урбанистика или коневодство у ацтеков. Сущность наук, как правило, состоит в выявлении глубинных оснований их ненужности, а для программы несусветного факультета – невозможности.
– Ничего, – сказал Бельбо.
– Очень даже ничего, – веско повторил Диоталлеви.
У. ЭкоЭта книга – не о городе. Эта книга – о том, как мы (социологи, урбанисты и обыватели) его мыслим. В ней практически нет насыщенных описаний городской повседневности и актуальных проблем мегаполиса, а также рецептов, посвященных тому, как сделать жизнь в современном городе лучше. Тема неотвратимо надвигающегося будущего, сметающего старые городские порядки и утверждающего новые, в ней тоже не раскрыта.
Недавний всплеск интереса к урбанистике должен был превратить город в объект теоретической рефлексии, но привел к «инфляции высказываний». Говорить о городе стало легким и ни к чему не обязывающим занятием. Если быть социологом в России означает «думать об обществе», то быть урбанистом – значит «говорить о городе».
В эпоху поствавилонской урбанистики социологические проекты усилиями авторов избавляются от клейма академичности, чтобы получить допуск на медийный и экспертный рынок. Наши публичные обсуждения осциллируют между визионерским ликованием и плачем о неразумности городского устройства. Есть подозрение, что для тех, кто занимается исследованиями города, в аду приготовлен отдельный котел: он заполнен кипящими метафорами, черти непрерывно подкладывают в огонь стратегические документы городского развития, а из глоток грешников вырываются публичные высказывания.
Осознавая всю самоубийственность заявленной задачи, мы попытаемся еще раз поставить вопрос о рефлексии нашего собственного (урбан-социологического) языка описания города. Эта попытка продиктована стремлением выйти за рамки ставших привычными – как социологам, так и обывателям – моделей мышления о городе. Что мы имеем в виду, когда говорим «городская среда»? «Городское пространство»? «Городская идентичность»? «Городские сообщества»? «Городская повседневность»? Осталось ли у этих слов хоть какое-то самостоятельное содержание? Или это просто клише, исправно изготавливаемые социологами для экспертов, чья единственная задача – придавать наукообразный вид политическим решениям и удерживать внимание больших аудиторий?
Второе предупреждение касается отсутствия в этой книге актуальных, надежных и неоспоримых социологических данных, которые можно было бы использовать в качестве подножного корма при написании диплома, статьи или тезисов выступления. Парадокс современных городских исследований состоит в том, что чем больше данных собирается ежегодно – о качестве городской среды, доступности инфраструктуры, локальных сообществах и идентичности горожан – тем меньше производится инструментов интерпретации этих данных. Без теоретической рефлексии городская социология превратилась в техническую дисциплину. Так было не всегда. В конце XIX – начале ХХ века вся социология (обязанная самим фактом своего рождения стремительной урбанизации) была, по сути, наукой о городской жизни. Трудно найти хотя бы одного классика нашей дисциплины, который намеренно вынес бы за скобки городскую проблематику. Однако со второй половины прошлого столетия, с закатом Чикагской школы, пути социальной теории и урбанистики разошлись. Сегодня требуется приложить специальное усилие, чтобы соединить их. Эта книга посвящена тому, как социологические идеи (теория сообществ, «поворот к практике», фрейм-анализ, витгенштейнианская социология, «поворот к материальному», социальная топология, акторно-сетевая теория, теория ассамбляжей и т. д.) меняют привычные представления о городской жизни и городском пространстве, которые разделяет большинство из нас.
Наконец, третье и последнее предупреждение относится к структуре и жанру данного текста. Чтобы преодолеть границы некоторого способа говорить и мыслить, этот способ нужно воспроизвести, а затем подвергнуть рефлексивному анализу. Для такого анализа необходим иной способ говорить и мыслить, который будет находиться в метапозиции по отношению к первому. Но чтобы отрефлексировать подобную метапозицию, потребуется метаметаязык и так ad infinitum. Это традиционное обвинение в адрес любого исследования языков описания. Далее я попытаюсь показать, что возгонка метаописаний не отдаляет, а, напротив, приближает нас к объекту анализа (городу); это движение не вверх, а вперед. Побочным эффектом выбранной стратегии оказывается не только инверсия повествования, но и непреодолимая стилистическая неконсистентность. Автора можно одинаково справедливо обвинить и в поверхностной публицистичности, и в неоправданных философских отступлениях.
Но такова та цена, которую нам придется заплатить за возвращение словам смысла.
Глава 1. Введение в эпистемологию городаКэролин Стил и тест на урбанизмКаждое существо безмолвно взывает о том, чтобы его прочли по-иному…
С. ВейльКак мы мыслим город? Как гигантский контейнер, наполненный людьми, зданиями, машинами и деньгами? Как текст, требующий компетентной и скрупулезной интерпретации? Как двигатель, в котором все элементы взаимосвязаны, а энергия преобразуется в работу с определенным коэффициентом полезного действия? Как поле боя, театральную сцену или шахматную доску? Когда в мае 1952 года в городе Баффало умер Л. Вирт – один из самых ярких представителей Чикагской школы в социологии и автор бессмертной работы «Урбанизм как образ жизни» [Вирт 2016] – журнал Time разместил следующий некролог: «…в возрасте 54 лет скончался от сердечного приступа доктор Луис Вирт, социолог из Чикагского университета, считавший современный большой город одним из печальнейших порождений цивилизации и однажды сказавший: „Или мы подчиним этот угрожающе сложный организм, или он нас раздавит“» [Time 1952: 47, цит. по Николаев 2005: 4]. Сам Вирт вряд ли был повинен в чрезмерной эксплуатации метафоры «Город как Животное». Напротив, его работы сегодня становятся источником новых теоретических инсайтов именно потому, что способствуют решению стоящей перед современными урбанистами и социологами задачи: научиться мыслить город иначе. Но безупречная в своей пошлости метафора «Город как Животное» навязала автору некролога образ гигантского живого организма, требующего укрощения, одомашнивания и ухода.
