Темная бирюза 2 - Восход Черного Солнца
0. Пролог. Странники медной тропы.
По бескрайней медной тропе, что тянется на многие километры в неведомые земли уснувшего под покровом холода мира, в кромешной тишине, где годами не жили звуки, раздавался едва слышный цокот черных когтей белоснежного зверя.
Ростом с небольшую лису или собаку, с густым снежным мехом и гибкой звериной фигурой, напоминавшей большую белку с четырьмя длинными кроличьими ушами. Он мог бы показаться красивым, если бы не растянувшиеся в неестественно широкой улыбке острые зубы с торчащими мелкими клыками. Внутри пасти они помещались плохо. Словно вставная челюсть на пару размеров больше задуманного природой, она оголяла десна.
Глаза зверя тоже казались странными. В светлом и темном оттенке вишневого там сейчас сплеталась спираль, заменяя собой зрачок. Впрочем, смотрели спирали глаз все равно в разные стороны.
Стук когтей по медной поверхности уходящего во тьму монорельса отражался от сводов огромной пещеры. Где-то далеко внизу тянулось чернеющее во тьме море без волн. Слишком большое для озера, но почти не посещаемое никем из разумных. Застывшее в безвременьи и вечном молчании посреди пустоты.
Неожиданно под лапу попало нечто прохладное и скользкое, и лишь изобразив чудеса ловкости, зверь не свалился вниз. Послышался далекий-далекий всплеск. Зверь удивленно оглядел лапу левым глазом, правым продолжая смотреть по сторонам.
Вниз посыпались светящиеся ошметки мха. Люминорис – так назывался паразит, не брезговавший почти никаким материалом. В зависимости от этого, он имел разные цвета и свойства. Или же наоборот, разные сорта паразитического мха росли в разных условиях. Точного ответа разумный зверь не знал.
Медный люминорис был голубоватым и слегка светился. Но в мрачной пещере источников света было немного, потому лазурные пятна были отчетливо видны с того места, где находился зверь. Правый его глаз как раз бегал от одного клочка лазури к другому.
Бежать дальше на прежней скорости было бы рискованно, а особой спешки не было. Зверь бежал потому, что хотел бежать, хотел напрячь мышцы и почувствовать на лице легкий ветерок. Над морем Тишины не бывает ветров, как и в нем самом не бывает течений.
Белоснежная белка медленно посеменила дальше, стараясь избегать светящихся участков.
Мох-паразит рос медленно. Порой для создания новой колонии требовался не один десяток лет, и помимо вкусного материала нуждался и в некоторых иных вещах, вроде влаги. Иными словами, наличие на медной тропе обильно разросшегося мха означало близость берега.
Вскоре из тьмы выползли на глаза зверю и другие признаки близкой земли. Появились зубья сталактитов и сталагмитов, словно скалы, росших с потолка и из-под морских вод. Глаза забегали независимо друг от друга, выцепляя, словно вспышки запечатленных за секунды образов величия мира воды и камня.
Медный монорельс начал изгибаться. Огибая парочку особенно больших сталагмитов, он свернул влево, на восток от прежнего курса. Нить пути заходила вглубь сосредоточия каменных колонн. По правую руку вскоре выросли каменные стены пещер. Внутри были прорезаны многочисленные хода тоннелей, свисали бессветные растения и несколько слабо подсвеченных пещерных грибов, облюбовавших вертикальные стены.
Очередной шаг зараженного хаосом сиин утонул в пустоте. Под лапой не оказалось ничего – обросшая мхом медная лента грустно свисала вниз, превращаясь в сплошной комок светившей лазурью люминориса.
Если бы не вынудивший замедлиться мох-паразит, на прежней скорости он точно рухнул бы вниз, не успев затормозить. Туда, куда сейчас летели кусочки сбитых когтями голубатых крупиц света.
С другой стороны, если бы не заросли мха, тормозить бы и не потребовалось. Последний метр зависшего в воздухе медного пути был полностью покрыт лазурным ковром и каждый шаг вызывал небольшой звездопад светящихся искорок. Зверь много раз видел, как мох живет на металлических изделиях, но это был первый случай на его памяти, когда он видел его таким сильным, способным полностью поглотить металл.
Вторая часть медной ленты вороньего монорельса была где-то далеко впереди. Она горела такой же лазурной полосой, изогнувшейся вниз, не в силах удержать свой вес. Зверь сел, обернувшись пушистым беличьим хвостом и приподнял передние лапки. В этот момент сходство с фигурой грызущей орехи белки стало особенно сильным. Но только на один крошечный момент, пока четыре длинных уха не приподнялись над головой зверя буквой Х. Чуткие уши сиин мелко задрожали, ловя каждый мельчайший отголосок звука.
Но море Тишины не ответило зверю. Даже усиленный слух, во много раз превосходящий способности большинства живых существ этого мира и доступный с рождения каждому представителю его вида, равно как и усиленный нюх, ничего не смог учуять впереди.
Просидев так еще с пол минуты, зверь наконец-то затих. Длинные уши успокоились и медленно прижались к голове и плечам. Спиралевидные глаза вновь забегали во все стороны, постепенно замедляясь и наконец замирая в нормальном, естественном положении, смотря в одну точку.
А затем произошло нечто, что заставило бы стороннего наблюдателя, незнакомого с древней расой младших зверян сиин, открыть от изумления рот и взяться за оружие. Так, на всякий случай, ибо на подземных тропах почти все живое может оказаться опасным.
За считанные доли секунды тело животного преобразилось, вытягиваясь ввысь. Грива белой шерсти с белоснежными ушами скрылись под всклокоченными темно-бирюзовыми волосами парня лет семнадцати в вишневом пончо с бирюзовыми растительными узорами. Впрочем, так мог бы сказать человек, у сиин же совершенно иные мерила возраста и внешнего вида.
В правой руке у парня появился флакон с грязно-синим зельем. Вытащив корковую пробку из стограммовой стеклянной емкости, он в один глоток осушил её, запрокинув голову вверх.
Ставший нормальным левый глаз засиял бирюзовой радужкой, правый же упорно не желал терять темно-вишневую спираль, покрывавшую все глазное яблоко. Сиин яростно принялся его тереть и моргать, пока с большой неохотой глаз не начал походить на человеческий. Узор из двух оттенков вишни свернулся в подобие привычного глаза, и тогда парень вновь внимательно всмотрелся в расстилавшуюся перед ним тьму.
Из глубин кромешного мрака Тихого моря начали проступать едва заметные очертания сияющей лазури. Пока зелье впитывалось в кровь, а зрение перестраивалось, расстилавшееся впереди чудо все сильней поражало воображение и перехватывало дух. Впереди, на сколько хватало сил улучшенного зрения, простирался светящийся берег с горящими синевой скалами. С трудом угадывались остатки того, что когда-то было медной конструкцией. Машины древних нашли свой последний покой, становясь частью природы Подземья.
Мшистого люминориса было так много, что он начал осваивать подводное пространство,
