Дед Скрипун
Страшный сон Василия Ивановича
Василий Иванович Попаданчиков ложился сегодня спать со счастливой улыбкой на губах. Обладатель всех возможных литературных наград, автор более двухсот книг, которые практически все были изданы в лучших издательствах страны, некоторые из них даже переведены на иностранные языки, и продавались за пределами родины, и пользовались популярностью
Но ко всему этому он давно уже привык. Писательство стало рутиной. Причиной же радости, было то, что наконец-то он закончил, написание продолжения к популярнейшему роману о попаданцах. Сметаемой с полок серии, семьдесят второй части, псевдоисторической, мистически-колдовской, сексуально-порнографической авантюрной саги, опостылевшей ему самому, вольной интерпретации восстания под предводительством Емельяна Пугачева.
Очень тяжело далось ему написание текста. Всю голову сломал автор над поисками новых гадостей для своего героя. В какую еще дыру того запихнуть? Какого врага придумать? Куда Емелька должен забраться чтобы непременно выбраться, весь в героических подвигах, и обязательно: «Смертельно раненый, в кровати у прекрасной принцессы, заливающейся слезами из-за потери любовника, пока муж-принц готовит очередную пакость».
Но наконец то муки творчества закончены. Последняя точка в книги поставлена. Цена на «муки творчества» установлены. Продажи на литературном сайте уже пошли, копии рукописей в издательства отправлены. Можно и отдохнуть.
Три рюмочки коньячка, под лимончик. Мягкая постель в спальне загородного коттеджа в сосновом бору на берегу озера. Что еще надо? Сон с улыбкой на губах, хорошая награда за труды.
Он сладко потянулся, и поколотив подушку кулаками, для придания комфорта, согласно многолетней привычки, закрыл глаза.
***
Первое ощущение «зубодробящей», неправдоподобной нереальности происходящего, посетило Василия Ивановича, когда одеяло, всегда такое послушное, всегда нежно укрывающее заботой, его подернутое целлюлитом тело, поднялось сантиметров на сорок вверх, и ковром-самолетом отлетело в сторону, где опустилось на голову медведя, шкура которого, кстати подарок благодарных читателей из Сибири, лежала рядышком, в виде коврика, для удобства нежных ног.
Но это только было начало:
Дверь в спальню, взорвалась щепками, сорванная с петель, и пылью вылетевшая из дверного проема, выскочила в раскрытое, по причине теплого лета и хорошей погоды, окно. На пороге, предстал во всей красе, перед взором шокированного, застывшего в ужасе писателя, здоровенный бородатый мужик.
Этот гость, в порванной на груди красной рубахе-косоворотке, с изрезанным шрамами лицом, и с огромным топором, зажатом в ладони, на которой остались только два пальца (остальные были ампутирована неизвестным-варварским способом так, что белые костяшки, выпирали из-под зажившей кожи, обрубками), зловеще улыбнулся Попаданчикову, разбитыми в кровь губами.
Прогремев кованными сапогами по паркетному полу, он навис над писателем «карзубой» улыбкой, и присвистывая сквозь прорехи в зубах заговорил басом, дыхнув в лицо перегаром и чесноком:
– Наконец-то я до тебя добрался, сволочь! Пора ответить за свершенные поступки, упырь. – Далее пошло весьма нецензурное описание личности популярного автора, в виде небольшого доклада, минут на пятнадцать, с полным перечнем всех его сексуальных особенностей. Которые мы, впрочем, упустим в виду несоответствия заявленному в этом рассказе ограничению шесть плюс.
Когда гневная тирада была окончена, гость, замахнувшись кулаком, на вжавшего в плечи голову писателя, повернулся к нему спиной.
– Вытаскивай гад свой намек на продолжение истории. – Рявкнул он.
Прямо в позвоночнике торчал в кровавой ране жуткого вида нож с костяной рукояткой в виде черепа, а с подола рубахи гостя, «на выпуск», нескончаемым ручьем текла кровь на полосатые синие портки уже изрядно мокрые, и дальше стекала в хлюпающие кожаные сапоги. – Выдергивай говорю! Чего ждешь? Ну!!! – И вновь занесенный кулак.
Трясущимися руками, Попаданчиков, аккуратно потянулся к рукояти, и едва не потерял сознание, от очередного рыка:
– Смелее, сука! – Заорал незнакомец. – Воткнуть сумел, а доставать боишься?!!
– Эт-то не я. Я в-вас даже-же не знаю. – Проблеял Василий Иванович.
– Не знаешь??? – Прошипел гость, резко развернувшись и сощурив глаза. – Не знаешь того, над кем издевался на протяжении семидесяти с лишнем серий своей вонючей нетленки? А теперь еще, судя по последнему эпизоду, не собираешься на этом останавливаться. Извращенец. – Он сплюнул тягучую кровавую слюну на пол. – Садист.
– Не понимаю… – Окончательно растерялся и впал в панику наш писатель.
– Чего тут «не понимать? Нож тащи, гнида. Емельян я. Пугачев.
– Подтверждаю. – В комнату влетела метла с нанизанной на ней черноволосой девушкой, как курица гриль на вертеле. – Это главный герой твоего нескончаемого романа-жвачки. – Она зависла над кроватью, с ненавистью «уставившись» в глаза автора многих книг. – Зачем ты со мной так-то, вот? Чем небе «Царевна Несмеяна» не приглянулась, что ты из нее ведьму сделал, да еще упыря? А убивать вот так жестоко, зачем надо было? – Она указала пальцем с кривым, со следами трупных пятен пальцем, с черным когтем, на метлу, а потом повернулась к Емельяну и улыбнулась. – К тебе, Емелюшка, претензий нет, не по своей воле ты меня насиловал в извращенном виде, и вот эту гадость в грудь совал. С больного на всю голову, автора этого, спрос будет. – Коготь больно ткнул в грудь Попаданчикова, и девушка заплакала.
– И у меня претензий к Пугачеву нет. – В дверной проем, расширив его могучими плечами, разметав тот в кирпичную крошку, протиснулась зеленая орчиха с перевязанным грязной тряпкой глазом, и завернутым в листы завядшего лопуха, сосущего отвислую грудь, вытянутыми в морщинистый хобот губами, младенца. – Ты бы по своей воле со мной в постель не лег, да и я таким побрезговала бы. Уродлив ты больно для моей расы-то. Как ему такое в голову вообще могло прийти? – Она грохнула кулаком по спинке кровати, которая с хрустом обломилась, осыпав голову писателя щепками. – На вот теперь. «Понянькайся». – Она злобно швырнула на колени автору сверток, сверкнув единственным глазом, с наливающимся под ним синяком. – Корми теперь его тем, чем придумал. Подонок. Не хочет твоя выдумка, как все детки маленькие молоко пить. Не нравится ей. Брезгует.
В открытое окно влетел, бешено махающий крыльями, как стрекоза, зеленый, малюсенький, размером чуть больше воробья змей. Он плюнул, с ненавистью, на простынь огнем, от чего та задымилась, распространив в спальне запах серы.
– Как мне прикажешь исполнить твою фантазию? Как я могу заглотить Колобка, в шесть раз размером меня превосходящего, черствого, как пересушенный сухарь, да еще грязного, от беготни по пыльным дорогам от кикиморы, пытающейся выйти за него замуж? – Он постучал по лбу Василия Ивановича длинным кожаным хвостом. – Ты вообще думать умеешь? Тебе голова зачем нужна? Жрать в нее?
– А может он вообще кастрат? – В комнату входил, гремя костями скелет в
