Нэнси Голдстоун
Иоанна I
Печально известное правление неаполитанской королевы
Для моих родителей
Судебный процесс
Иоанна, королева Сицилии и Иерусалима, превосходит остальных женщин нашего времени по своему могуществу и нравам[1].
Джованни Боккаччо
О знаменитых женщинах, 1362 год.
Королева Иоанна,
Прекрасна лицом, ни толста, ни худа,
Добродетелью наделена.
Душой благосклонна и радостна[2].
Неизвестный поэт XIV века
Исторический архив провинции Неаполетано.
Двор Римского Папы в Авиньоне, 15 марта 1348 г. В этот день, более шестисот пятидесяти лет назад, Иоанна I, (Джованна I, Жанна I) королева Неаполя, Сицилии, Иерусалима и графиня Прованса, предстала перед папским судом.
Время выбранное королевой для приезда в город было не самым удачным. В течение двух предыдущих месяцев Авиньон находился в тисках Черной смерти — чумы, болезни столь неумолимой и адской, что ей нет аналогов в современном мире. Тысячи и тысячи людей погибали в муках и в конце концов город потерял почти половину своего населения. Симптомы болезни были ужасающими. У жертв поднималась высокая температура, они харкали кровью, под мышками и в паху появлялись болезненные черные бубоны — отсюда и название эпидемии — бубонная чума. Надежды у страдальцев не было. Почти в каждом случае больные умирали в течение пяти дней. "Чума началась у нас в январе и продолжалась семь месяцев, — пишет папский лейб-медик Ги де Шолиак, — она была чрезвычайно заразной… так что один заражался от другого не только через близкое соседство, но и через взгляд. Как следствие, люди умирали без всякой помощи и хоронились без священников"[3]. Количество трупов было огромным. В отчаянии Папа купил для погребения близлежащее поле, но и этой меры оказалось недостаточно, и понтифик был вынужден освятить для этой цели воды реки Рона. Ранним весенним утром Иоанна и ее свита стали свидетелями мрачного зрелища разлагающихся человеческих останков, плывущих по течению.
Естественно, столь серьезное потрясение, вызвало предположения об источнике эпидемии. Преобладало небезосновательное мнение, что чума является Божьим наказанием. Сам Папа признал это в своей проповеди, заявив, что чума свидетельствует о греховном состоянии мира. Население пыталось искупить свои грехи: длинные вереницы кающихся, босых и одетых в рубища, проходили по улицам, проклиная свои пороки. Папа проводил специальные мессы и раздавал индульгенции. Но ничего не помогало. Пока болезнь продолжала свирепствовать, некоторые шептались, что в Черной смерти виновата не общая греховность мира, а грех какого-то конкретного человека. Этим слухам придал вес Луи Санктус Берингенский, капеллан кардинала Джованни Колонна. В трактате под названием Tractatus de Pestilentia[4] клирик предположил, что Авиньон был наказан в результате преступления Иоанны, королевы Неаполя, которая нарушила закон Божий, убив своего мужа, принца Андрея (Андраша, Эндре) Венгерского.
В результате даже чума не смогла помешать представителям низших сословий высыпать на узкие улочки Авиньона, толкаясь между собой, чтобы взглянуть на женщину, обвиняемую в одном из самых печально известных преступлений в истории. Суматоха не ограничивалась простолюдинами. С каждого балкона, нелепо усыпанного цветами и задрапированного богатыми гобеленами, как и подобает при проезде монарха, смотрели настороженные глаза авиньонской аристократии, каждый мужчина и каждая женщина были одеты так изысканно, как только могли позволить их положение в обществе и состояние.
Толпы собравшихся людей не были разочарованы. В Средние века королевские особы понимали необходимость ярких зрелищ — и как возможность отвлечь народ от повседневных забот, и как средство укрепления власти. Из-за распространяемых о королеве слухов, необходимость произвести впечатление на общество, приобрела еще большую остроту. Сначала по улицам прошествовал отряд из тридцати конных рыцарей в блестящих кольчугах, вооруженных копьями с яркими вымпелами и одетых в сюрко с гербами своих семей. За ними следовали фрейлины королевы Иоанны: их богатые головные уборы были украшены плетеными шнурками из желтого шелка а из под подолов платьев виднелись длинные мыски модных туфель.
Средневековый протокол диктовал определенный порядок шествия, поэтому Иоанна, восседая на породистой белой кобыле, вела свою свиту по кривым улицам Авиньона. На королеве был великолепный плащ из пурпурного бархата, отделанный мехом горностая и вышитый золотой нитью узором из множества флер-де-лис (геральдических лилий), символом французского королевского рода, из которого Иоанна происходила. Ее лошадь была покрыта попоной того же пурпурного цвета с вышитыми флер-де-лис, а уздечка и стремена были сделаны из золота. Хотя Иоанна была искусной наездницей, в этот раз ее лошадь вели под узды два пажа, так как руки королевы были заняты державой и скипетром — символами ее королевского статуса. Над ее головой, четверо ее вассалов держали натянутый балдахин из пурпурного шелка, окаймленного золотой каймой.
На окраине города королеву встретила официальная делегация, состоящая из высших церковных иерархов и государственных служащих. Ввиду серьезности события все восемнадцать кардиналов Священной коллегии, облаченные в традиционные красные шапочки и мантии, явились, чтобы сопроводить ее процессию в обширный двор, примыкающий к дворцу Папы.
Королева Неаполя впервые увидела огромный каменный дворец-крепость, призванный прославить величие Церкви на земле. Еще не достроенный, он в четыре раза превосходил по размерам все существующие соборы, затмевая Лувр в Париже и Тауэр в Лондоне. Его сводчатые потолки поднимались в высь на два этажа, а башни, дополненные шпилями, устремлялись еще выше. В целом создавалось впечатление парящей небесной грации в сочетании с монументальной светской мощью. Это было здание, построенное специально для того, чтобы внушать благоговение и одновременно приводить в ужас.
Иоанне предложили традиционное угощение — вино и хлеб, а затем провели внутрь дворца, в большой зал консистории — помещение, на первом этаже, для торжественных мероприятий, которое обычно использовалось Папой для приема королевских особ. Одна из стен зала была покрыта великолепными фресками изображающими историю Иоанна Крестителя в натуральную величину. Это было яркое творение Маттео Джованнетти из Витербо, папского мастера-живописца (pictor papae), привезенного из Италии. В дальнем конце зала находился двухъярусный помост с двумя покрытыми бархатом позолоченными тронами на верхнем. На одном из тронов, в тиаре и белых одеждах, восседал сам Папа. Другой оставался пустым. Нижний ярус помоста занимали кардиналы, расположившиеся полукругом. Вместе с Папой они являлись верховным судом.
Иоанна, мантию, которой держали два пажа, прошла через весь зал, пока не достигла помоста. Зал был заполнено зрителями. "В верхнем конце просторного зала столпились прелаты, принцы, дворяне и послы всех европейских держав"[5], — пишет церковный историк XVII века Луи Мэмбур. Следуя протоколу, королева опустилась перед Папой на колени (на специальную подушку) и поцеловала золотой крест, вышитый на его туфле. Папа поднял ее с колен, поцеловал в губы и предложил сесть на пустой трон рядом с ним. Затем Папа произнес молитву, и в зале воцарилась тишина. Начался суд.
Обвинения против королевы Неаполя были зачитаны вслух на латыни
