Андрей Федин
Комсомолец
Серия «Боевая фантастика»
© Андрей Федин, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Вступление
– Санек, вставай!
Я приподнял тяжелые веки, сквозь влажную пелену увидел лицо склонившегося надо мной человека.
– Э-э-э… давай, давай, – повторил мужчина. – Просыпайся. Нам через сорок минут выходить. В автобусе будешь досыпать. Пашка пошел ставить чайник. Умывайся, да будем чаевничать.
Я протер глаза. Попытался сообразить, что за парень меня разбудил. Выглядел тот лет на двадцать (плюс-минус год… скорее, плюс) – примерно, как мой младший сын. Черноволосый, коротко стриженый, гладко выбритый (я поморщился, уловив резкий неприятный запах дешевого одеколона), с чуть раскосыми карими глазами и то ли большой родинкой, то ли родимым пятном над верхней губой.
«Сосед по палате?» – промелькнула в голове догадка. Мне показалось, что нахожусь в больнице, уж очень казенными выглядели потолок и стены комнаты, где я проснулся. На мысли о больничной палате наводило и металлическое изножье моей кровати. А вот скрип кроватных пружин показался подозрительным: свежи были воспоминания о том, что пружин на кроватях в стационаре не было.
Я повернул голову, готовый в любое мгновение вновь ощутить боль в груди. Обежал взглядом тесную комнатушку. В подтверждение больничной версии увидел еще две кровати (-аккуратно заправленные), по старенькой тумбочке рядом с каждой, пару столов, нелепые шторы на окне. Но стойку с капельницей заменял громоздкий платяной шкаф (в больничной палате он смотрелся неуместно).
– Проснулся? – сказал парень. – Молодец. Давай, Санек, двигай умываться.
Я свесил с кровати ноги, поправил на плече лямку. Только теперь заметил, что одет странно: обнаружил на себе растянутую и давно не белую майку-алкоголичку (такую же, что и на разбудившем меня пареньке) и просторные красные семейные трусы (не боксеры, обычные семейники, какие я не носил со школьных времен). Опустил глаза, увидел у своих ног тапочки – старые, потрепанные и местами протертые, со стоптанными задниками, не уверен, что домашние.
Парень оставил меня в покое. Подошел к соседней кровати, выдвинул из-под нее сумку, принялся вынимать и складывать на стол газетные свертки. В комнате запахло едой. Как в плацкартном вагоне. Я сглотнул слюну, погладил заурчавший живот. Поискал взглядом свою одежду. Ни отутюженных брюк, ни джинсов, ни даже спортивок поблизости не нашел. Увидел на ближайшей тумбе небрежно брошенные вещи, в том числе и штаны неприятного коричневого цвета.
– Э-э-э… давай, Санек, – вновь обратился ко мне черноволосый. – Опоздаем из-за тебя!
Я указал рукой на тумбочку.
– Это… моя одежда?
– Ну не моя же, – ответил парень. – Просыпайся! Горазд же ты дрыхнуть. Сразу видно: в армии не служил. В следующий раз разбужу тебя, как только услышу будильник.
Он извлек из свертка кирпич хлеба, принялся нарезать его большим ножом.
Я натянул мешковатые штаны, детского размера на вид, но легко бы вместившие в себя двоих таких, как я. Набросил на плечи подтяжки (никогда не носил их раньше). Сдернул с металлического изголовья полотенце, повесил его на шею. Подивился странной высоте мебели: я словно смотрел на нее, стоя на коленях (столешницы обычно едва доставали мне до бедра, эти же едва не дотягивались до поясницы). Заглянул в тумбу, нашел там зубную щетку (явно бэушную) и тюбик с зубной пастой «Поморин».
Повертел щетку в руках. Точно не моя. Я бы такую убогую никогда не купил. Наверное, досталась мне в наследство от того, кто пользовался тумбой раньше. Чистить ею зубы точно не буду. Спрошу у персонала больницы, может, найдут мне хотя бы одноразовую. Я повертел головой, но мусорной корзины не нашел. Решил, что выброшу щетку в коридоре. Вставил ноги в тапочки (сын такие приволок, или тоже часть наследства от другого больного?). Шаркая ногами, направился к двери. Но вдруг замер. Потому что увидел в зеркале свое отражение.
Свое?
Молоденький парнишка, что смотрел на меня из зеркала, тоже держал в руке зубную щетку. Так же, как и я, щеголял в дурацком наряде: растянутой майке и похожих на шаровары штанах с подтяжками. Вот только был лет на сорок меня младше, гораздо ниже ростом и… вообще на меня не похож. Я помахал рукой. Белобрысый паренек в зеркале повторил мой жест, будто действительно был моим отражением. Я сдвинул нижний край зеркала в сторону, с удивлением обнаружил позади него стену.
– Санек, чего ты там себя разглядываешь? – сказал нарезавший хлеб черноволосый. – Поторопись! Опоздаем ведь!
Я только сейчас вычленил из его слов главное: «Санек».
Продолжал разглядывать смутно знакомого парня в зеркале. «Какой, нахрен, Санек?» – промелькнула в голове мысль. И без того немаленькие глаза белобрысого паренька открылись еще шире. Он в упор смотрел на меня – я пялился на него. Прикоснулся к подбородку (мы оба сделали схожие жесты), не почувствовал и намека на бороду. А ведь помнил, как недавно подравнивал ее в барбершопе. Меня побрили? Прижал ладонь к макушке (мы оба прижали), нашел там жиденькие волосы. Вместо привычной гладкой лысины.
Я тут же взглянул на свои руки. Увидел не знакомые широкие ладони (мои друзья обзывали их «лопатами»), а нечто скромное, детское, с длинными и тонкими узловатыми пальцами. Но это уже не в отражении! Я смотрел на свое тело, не в зеркало. «На свое? Разве?» Согнул руки в локтях, не услышал привычных щелчков в суставах. Захотел ударить себя по щекам, чтобы проснуться и прогнать этот сон, в котором мои накачанные в тренажерном зале руки превратились в две тонкие безволосые чужие веревки.
Прижал к груди ладонь – по привычке, а не потому что почувствовал сердечную боль. Отражение проделало то же самое. Не передразнивало меня: оно и было моим отражением. Во всяком случае – в этом сне. Ведь я точно сплю. Медикаментозный сон? Не помню ничего похожего после прошлых инфарктов. Или позабыл? Раньше меня в искусственную кому не вводили. Похоже, в этот раз мои дела действительно плохи, как и предсказывал тот молодой доктор, раз вижу (и ощущаю!) себя в чужом теле.
Сон. Это слово мне показалось хорошим объяснением всем увиденным странностям. Я сплю и вижу себя в странной больничной палате (или не в больнице?) рядом с незнакомым человеком (возможно, и знал его раньше, но теперь не помнил) и не в родном теле престарелого великана, а в тщедушном тельце юнца. Вот и объяснение тому, что мебель
