Сергей Мельников
Серый всадник
Хороший день сегодня выпал Чареку, жирный. В его корчме свободного места нет. За двумя сдвинутыми столами пируют солдаты его милости барона Члендовски фон Пфаффенхоффена: празднуют славную победу над Орховскими обалдуями. Длинный стол по центру заняли чёрные братья: псы Господни. Хлещут эль бочками к вящей славе Его. За остальными — фуражиры, маркитанты, сборщики податей, судебные дознаватели, шпики, филёры, профессиональные провокаторы: блохи в шелудивой шкуре войны. В скрытых за цветастыми занавесями кабинетах — птицы покрупнее: те, кто войну кормит. Финансисты, торговцы пенькой и литьём, пороховой магнат со своей свитой.
Деньги в карманы Чарека льются рекой. Удачное место, удобная битва, или наоборот… От избытка чувств Чарек стянул с шеи белую тряпку, которой натирал бокалы для "чистой публики" из кабинетов и перетянул шутливо Настусю поперёк филея. И та, обычно угрюмая и неприступная, взвизгнула игриво и погрозила пальчиком. Нет, есть что-то в этом вечере, в этом воздухе: будто золотые нити пронизывают табачные клубы под потолком. Радость победы, счастье превосходства: разум пьянят, пузырятся в крови лихой удалью, дарят бессмертие и всесилие. Кажется, сам, голыми руками можешь всю корчму с посетителями в воздух поднять и куда хочешь перенести. Чарек мотнул лысой головой, вытрясая дурную мысль: не надо никуда переносить: удобное место возле удачной битвы. Или наоборот…
Открылась дверь, и ещё один солдат в потрёпанной кирасе вошёл внутрь. Он совсем молодой: тощий, безусый, и латы висят на костлявых плечах, как на огородном пугале. Огромный солдат с вислыми рыжими усами, замахал ему рукой:
— Марек! Иди к нам!
Здоровяк подскочил и поднял глиняную кружку:
— Хвала богатырю!
Мальчишка в латах, красный от смущения, пробирался между столами к своим старшим собратьям. Какой-то цыганистый торгаш ткнул недоеденной куриной ногой в сторону молодого воина.
— Богатырь! — расхохотался он.
У парня запылали уши, а усач спокойно, в три глотка, выхлестал свой эль и без замаха запустил пустой кружкой в чернявую голову.
— Убери эту падаль, — зычно рявкнул он Чареку, и половой под мышки вытащил из корчмы бездыханного шутника. — Когда орховская бомба прилетела в арсенал, этот мальчишка голыми руками скинул её с холма на головы атакующим. Откуда силища такая в тонких ручонках? Не стыдись, Марек, — он усадил парня рядом с собой и обхватил его плечи. — Не будь тебя, краснел бы я сейчас перед Господом за свои грехи, как и все мои бойцы. Эля герою! — взревел он, и улыбающийся Чарек сам поднёс юному воину глиняную кварту.
— Я, пан бомбардир, сам не знаю, как так вышло, — смущённо пробормотал Марек, сунув нос в кружку. — Я и подумать не успел…
— Хорошо, что не успел! Когда не думаешь — не страшно. Страх силы лишает. Пей, герой! Да сними свою железяку, кругом друзья. За победу! — закричал он, и его крик подхватил каждый, кто сидел в этом зале: дельцы и мошенники, спекулянты и мытари, монахи и шлюхи. За победу платит солдат, и щедро угощает ей всех, до пьяна.
Эль лился рекой. Половые сновали по залу без устали, обменивая жидкое золото на твёрдые серебро и медь. Бомбардир встал на скамью, поставил на стол огромную ногу в грязном сапоге.
— Юзек! — Один из собутыльников дёрнул его за рукав. — Сядь ты уже!
— Смерды графские валили на нас, как саранча из казней египетских! — кричал бомбардир, не обращая на него внимания. — Я думал, конец нам настал. Матка Боска Ченстоховска! Я молитву про себя бормочу, вслух командую: "Заряжать!". Аркебузиры выстроились за нашими спинами. Стоят, Богу молятся. Мы все молились, грехи вспоминали, с чем пред судом Его предстанем. И тут вылетает конница пана Козетульского. Успел-таки! — От избытка чувств, он махнул рукой расплёскивая эль. — За его милость! — завопил он.
— За пана барона Козетульского! — подхватили все.
Юзек сунул нос в кружку, расстроился, обиженно крикнул:
— Хозяин, у меня пиво кончилось!
— Бегу! — отозвался Чарек весело.
Молодой сидел, к чему-то прислушиваясь.
— Слышите? — сказал он.
— Что? — спросил Юзек, спрыгивая со скамьи.
— Хлопает на дворе что-то, как простыня на ветру… Или как огромные крылья.
— Дружище! — расхохотался Юзек. — Я — бомбардир! Для меня всё, что тише пушечного выстрела — еле слышный шёпот. Скатерти небось вывесили, вот и хлопают.
Распахнулась дверь, в корчму ворвался холодный ветер, закружились снежинки, тая на лету. Следом вошла женщина, закутанная в тёмно-серый плащ с глубоким капюшоном. Она прошла к стойке и бросила серебряную монету.
— Кварту пива, — сказала она, и было не ясно по голосу, молода она или стара.
Чарек нацедил кружку и пододвинул к ней. Его лицо разом утратило весёлость, уголки губ, с которых весь вечер не сходила улыбка, уныло опустились вниз.
— Янек, — тихо сказал бомбардир Юзеф и со стуком поставил кружку на стол.
— Что? — переспросил другой солдат.
— Бартось и Антось, — продолжил тот, не слыша.
— О чём ты?
— Влодзимеж, Валек, старый Лесь. Вы их не помните? — Юзек обвёл взглядом своих товарищей. — Они остались там.
— Марыля с Беаткой, — сказал Марек и грустно вздохнул. — Весёлые девчонки. Их отец торговал мукой, он с обозом шёл следом за нами. Зачем он взял их с собой? В телегу попала бомба. Знаешь, Юзек, Беатка мне улыбнулась один раз. Не просто так, а…
— Я понимаю, Марек, понимаю, — тряхнул обвисшими усами бомбардир.
За соседним столом отставил кружку пожилой доминиканец.
— Добрый эль, — сказал он, — но всё ж не так хорош, как пиво с Францевой пивоварни.
— Нет больше Франтишека, — загрустил второй монах и перекрестился, — и пивоварни нет. Сожгли наши славные воины вместе с засевшими в ней ополченцами графа.
— Восстановят, — махнул рукой третий. У него четверо сыновей. Кто-то, да выжил.
Половой заменил пустые кружки полными.
— Вряд ли, святые отцы, — ответил он, уходя. — Неделя уж прошла, а никто так и не появился.
В наступившей тишине было слышно, как щёлкают костяшки чёток.
— Посевная, а мы все воюем, — вздохнул солдат с крепкими руками пахаря. — Голодный год будет…
Незнакомка в сером пила перед стойкой своё пиво. Над её головой так же колыхался табачный дым, но в нём больше не было золотых нитей, они растворились, исчезли.
Когда она вышла из корчмы, Марек вскочил на ноги и кинулся следом. За ним вышли на двор и другие: и Настуся, и Чарек, и монахи, и даже столичный финансист с пороховым магнатом. Они стояли перед входом, глядя, как она идёт к привязанному у коновязи серому дракону, как зверь отряхивается от снега и расправляет кожистые
