Ермек Әбілдахан
Ты это я
Я не понимаю, почему я оказался здесь. Прикованный наручниками по подозрению в убийстве…
Этого не может быть. Как можно оказаться главным подозреваемым по делу об убийстве, если ты являешься представителем профессии, служащим во имя спасению главного богатства человека — его здоровью и жизни. Полагаю, это какая-то немыслимая ошибка и ужасное стечение обстоятельств, когда диспетчер направила меня к дому убитого из-за повышения у него в тот день давления. Этого пациента знала вся подстанция, так как давления у него повышается со стабильностью каждые 2–3 дня, а на просьбу принимать таблетки он смотрит с презрением. Обычно фельдшера работают в команде из двух человек, но мой друг двумя днями прежде свалился в постели из-за Covid-19. Пришлось заходить домой одному. Черт бы побрал эту болезнь, моего друга и подстанцию, в которой не хватает работников, чтобы его заменить. Тогда бы у меня было хоть какое-то алиби.
Я уже 2 час жду полицейского для моего допроса в серой, крохотной и унылой комнатушке, единственным достоинством которого служит этот стол. Окно своим видом обращает меня на буран, происходящий на улице и 5-этажные здания, заваленные снегом. Обычно в Алмате теплая погода, только вот сегодня исключение… Как в принципе, и мое положение.
А настоящий ли буран? А может и то, что я сижу здесь, всего лишь сон?
Дверь открывается…
***
— Мы на месте — сообщает мне таксист.
Отдав ему положенную сумму, я выхожу из машины. Отсюда до подстанции пройтись всего примерно 500 метров. Люблю прогуляться, нравится думать, что воздух утренний холодящий воздух бодрит мозг и очищает его от мыслей. Ненужных мыслей …
Утро 6:40. Мы заступаем на смену к семи часам утра. Времени вдоволь, чтобы успеть, так что я иду медленным и размеренным шагами. Погода это позволяет, солнце немного выглядывает из-под горизонта, но все равно не так прохладно. За последние годы в Алматы зима напоминается о себе лишь в феврале, когда холодно по-настоящему. Пейзаж города весьма уныл: там вдалеке как всегда что-то строится, окружающие здания кажутся мрачными. Кое-где они украшены граффити, которые будто вдыхают в них жизни, множество мелких магазинчиков и аптек. Черт, как же болит голова! Принимаю таблетку цитрамона.
Головная боль — не единственная проблема в моей голове. С ней не что-то не то последние два года.
Галлюцинации …
Иногда я слышу и вижу вещи, которые не происходят со мной по-настоящему. Я не алкоголик и не наркоман. По долгу работы мне приходится встречаться с такими людьми. Они говорят, что ковер не плоский, а выпуклый, узоры на них напоминают лица людей или насекомых. У них хотя бы известна причина этих видений, так почему я оказался среди них? Полагаю, ответы на многие вопросы жизни так и останутся не решенными никогда.
Ну вот я уже подошел к 2-этажному зданию, огороженному забором. 10 подстанция. Недавно здесь сделали ремонт, и оно кажется менее унылым, чем могло быть. Возле тамбура как всегда стояло несколько курящих коллег — привычное дополнение к фасаду. Поздоровавшись со всеми, я сел за стол в ожидании вызова. Абылай — 2 фельдшер приболел, так что справляться я был вынужден один.
— Как Жизнь? Уфф, что за запах от тебя? Ты давно мылся в душе? — спрашивает меня Арай — единственный, не успевший очерстветь человек в нашей компании.
— Неплохо. Два дня назад — отвечаю я.
— Спасибо, что спросил, как у меня. У меня хорошо. Как семья?
— Прости, Арай. Я немного устал, голова не варит. Арзу в порядке, немного приболела. Гульдана в школе. Ты когда найдешь свою 2 половинку?
— Пусть выздоравливает. Сейчас эпидемия гриппа, при мне в автобусе успело чихнуть четверо людей, так что неудивительно — ответила она мне, игнорируя мой вопрос. Ей никогда не нравилось затрагивать эту часть её жизни. Я не обижаюсь, считая это игнорирование милой, придающей ей особенность чертой характера. — Тебе бы не помешало тоже поспать, выходишь через день.
— Улажу все дела и отдохну — отвечаю я ей, улыбаясь.
Под делами я подразумевал — накопление на квартиру в Алматы, чтобы не вставать в пять утра и добираться до работы полтора часа, её ремонт и обустройство. Я копил на неё пять лет, осталось еще немного. И не помешало бы разобраться с галлюцинациями. Я не хочу, чтобы об этом узнали на работе. Лишаться источника дохода — то, что мне нужно меньше всего. К тому же мне известно, что большинство психических заболеваний преследует тебя всю жизнь, мне нельзя вставать на диспансерный учет к психиатру, но меня волнует что галлюцинации становятся больше…
Ничего, перетерплю.
— Седьмая бригада, седьмая бригада — вещает диспетчер и понимаю, что мне пора.
Я подхожу к окошку, за которым она сидит:
— Езжайте быстрее, со слов родных остановка сердца — говорит она, и я мигом выхожу из здания.
С водителем Мишей мы на всех порах мчимся по городу. Красный код- помощь необходимо оказать как можно скорее. Человек умирает.
Машина скорой помощи игнорирует многие правила дорожного движения, что вполне законно. Адекватные водители машин и автобусов всячески содействуют ему в этом, уступая дорогу. Пожалуй, единственным ограничением ему в этом является яркое красное свечение светофора, иначе они сами оказывается под риском оказаться на том свете. Хаос тоже нуждается в неком подобии порядка.
Проехав 40 минут до пункта назначения, я беру свою красную сумку с набором всякой всячины для оказания неотложной помощи. Главным в данном случае, я предполагаю, окажется дефибриллятор, но я ошибаюсь…
Перед частным домом с воротами с практически стершейся краской плачет молодая женщина, подбадриваемой мужчиной старше. Взбегаю, не обращая внимания, дальше в глубину дома. Переступая порог и поворачивая вправо, вижу женщину старшего возраста. Картина, видимая не единожды, руки слегка согнуты, так что с трудом возвращаются в нормальное положение, слегка приоткрытый рот, холодная кожа на ощупь. Другими словами — нет признаков жизни: ни дыхания, ни сердцебиения, начинающееся трупное окоченение. Чтобы окончательно убедить себя свечу фонариком на зрачки — нет сужения и, приподнимая одежду, вижу участки сине-фиолетовой окраски сбоку — трупные пятна. Её уже не спасти. Восьмая смерть до приезда за мою 6-летнюю карьеру.
Внутрь заходит сын.
— Мне жаль, но она мертва — сообщая я ему. Он лищь грустно и тяжело вздыхает. — Чем-то болела?
— С сердцем у неё проблемы были давно — фибрилляция предсердии плюс операцию
