Зураб Авалов
Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022
* * *
Postscriptum. Вместо предисловия
«Я бы желал, чтобы Грузии вернулась былая сила; чтоб она не нуждалась в чужеземной помощи и была вполне самостоятельна в мирное и военное время…
Но так как мы или течением времени, или превратностями судьбы, а может быть, вследствие того и другого дошли до такой слабости, что должны подчиняться другим, я считаю самым разумным быть в зависимости от тех, в ком больше умеренности и справедливости и кто прочно хранит дружбу со своими союзниками…»
Слова эти произнесены не вчера. Но сказаны они могли быть и в наши дни; и сто лет тому назад; и вообще всякий раз, когда Грузия была вынуждена избирать политическую связь с какой-либо из соседних империй, вершивших судьбы народов.
Приведенная полновесная тирада взята из речи, вкладываемой ранним византийским историком в уста оратору Айэту, «знатному человеку… ненавидевшему все римское, всегда тяготевшему к персам». Произнесены же были эти слова (в которых Грузия поставлена на место Лазики-Колхиды, точнее: государства или республики колхов) в 554 г. перед собранием народа, тайно обсуждавшим в какой-то горной трущобе политическую злобу дня: то был один из самых драматических для тогдашнего Закавказья исторических моментов, когда из-за него и на его земле шла борьба между персами и римлянами, то есть византийцами, не без участия местных народов.
В словах Айэта выражено удивительное по краткости и ясности обоснование того, что ныне именуют политической ориентацией – Грузии или любого из так называемых малых народов, отстаивающих, в аналогичных условиях, свою независимость в борьбе могущественных империй[1].
В середине VI в. народам Кавказа приходилось выбирать между давлением Восточной Римской империи и сасанидской реакцией Ирана. Но, оглядываясь назад, деятели той эпохи могли припомнить не одну совершившуюся в прошлом смену ориентаций. Чем иным, как не надлежаще избранным направлением являлась связь, союзничество с державным и благоприятно далеким Римом, о чем память, наверное, была еще свежа и о чем до сих пор сохранилось лапидарное свидетельство на знаменитом ангорском монументе (Monumentum Ancyranum) Августовых деяний (Index rerum gestarum divi Augusti): «Через своих депутатов цари иберов, албанов… просили о дружбе римского народа», не говоря об известной мцхетской надписи Веспасиана?
В предыдущем же столетии, в дни Помпеев и Лукуллов, во время борьбы республики с Митридатом Евпатором Понтийским, не ставил ли Кавказ своей ставки на «плохую лошадь» и не пострадал ли от неправильной «ориентации»? Далеко, вглубь веков, мог озираться патриот Колхиды-Лазики или Иберии VI в. и многое мог бы припомнить. Он не знал, однако, того, что было впереди, что готовилось в приближавшемся будущем: ни вековых тягот положения Кавказа между мирами воинствующего ислама и столь же нетерпимого христолюбия; ни судьбы этих стран, как наковальни под молотом непрестанных вторжений; ни всех превратностей последующих веков, которые приводили Грузию, после Багдада халифов и Константинополя багрянородных, – и в Испагань персидского Возрождения, и в Стамбул Амуратов, и в Москву «тишайших» царей; а в наше время, после вековой связи с петербургской империей Романовых, направят ее в 1918 г. к Берлину, в 1919 – к Лондону, а в 1921 г. опять приведут под власть Москвы, в этот раз Москвы Ленина.
Не могли тогда, в VI столетии, предвидеть и того, что должна была осуществиться мечта и о полной независимости, самостоятельности Грузии – о том, что привлекало Айэта в прошлом. Наступил, действительно, момент, когда трудами народа, благоразумием правителей и напряжением национальных энергий Грузия, благоприятствуемая внешними обстоятельствами, правильно оцененными и искусно использованными, не нуждалась в выборе «ориентаций», но зажила вольной жизнью в борении и труде: от Давида Строителя до Тамары (XI–XIII вв.), на протяжении примерно срока, положенного Ибн-Калдуном для расцвета государств, и Грузия пережила радость и плодотворное брожение великих эпох. Заботливой рукой новых поколений ученых и писателей сметается постепенно прах забвения с заброшенной, забытой было страницы прошлого: и это прошлое, подобно фреске, очищенной от копоти веков, начинает блистать всем богатством благородных красок для прозревающих глаз. Восстановляется старая традиция, которая всегда была традицией культуры и гуманности.
В этой связи и в такой перспективе было бы тщетно и суетно в современном политическом движении Грузии и других народов Кавказа видеть случайное порождение внешних обстоятельств, честолюбий и интриг. Это, очевидно, новый отпрыск на старом дереве с корнем, уходящим глубоко в почву.
Намекая на этот корень и приглашая на мгновение оглянуться назад, автор нисколько не собирается отвлекать читателя от политических запросов наших дней. Предлежащая книга пытается закрепить перед его вниманием несколько лишь нитей в бесконечно сложной ткани жизненных отношений, которую История, неустанный ткач, развертывает перед нами. И если полезно рассказу о событиях и впечатлениях, охватывающих 1918–1921 гг., предпослать несколько слов напоминания о прошлом, далеком – однако вовсе не столь далеком, – то как же оставить без краткого хотя бы послесловия повесть, законченную таким важным для Грузии событием, как водворение в ней советского строя, после вторжения коммунистов в начале 1921 г.?
Это возвращает нас к куску пережитой истории, намеченному в этой книге.
Набрасывая эпопею вопроса о независимости Грузии в международной политике Европы 1918–1921 гг., автор мало или почти вовсе не касался внутренней истории самой Грузии за эти годы. Внутреннее ее положение всегда как бы постулировалось преимущественно в положительных тонах постепенного самоустроения молодой жизнеспособной демократии.
Такая совершенно общая оценка не так уж далека была от действительности: недаром на основании наблюдений и сообщений представителей держав, вовсе не всегда и не сильно расположенных в пользу Грузии, страна эта добилась международного признания своей независимости, одновременно и наряду с Балтийскими республиками.
Ввиду, однако, быстрого и полного крушения, которому подверглась, для многих неожиданно, в начале 1921 г. представительная демократия Грузии под ударами советской политики, необходимо, конечно, внести некоторую поправку в приведенную оценку грузинской демократии 1918–1921 гг.
Поправка должна, одновременно, дать ключ к постижению того, чем облегчилось торжество в Грузии Советов. Об ошибках внешней политики нет необходимости здесь говорить: они указаны в этой книге. Проистекали же они, в сущности, из того же доктринерского наваждения марксизма, в нарушение правил государственного искусства, которым причинялся такой ущерб Грузии и в ее внутренних делах.
Правительство Грузии мыслилось ее вождями как демократическое – в отличие от строя советского.
На деле Грузия, конечно, вовсе еще не удовлетворяла требованиям представительной демократии. Внешние формы последней прикрывали здесь диктатуру грузинской социал-демократической партии.
