«Ты что делаешь, идиот? Ты Достоевского читал? Видно-видно, что не открывал даже! Знаешь, что мы с такими, как ты, в свое время делали?», – слышится дряхлый неприятный голос, похожий на скрип сучьев трухлявого дерева.
«Опять баба Зоя орет на кого-то», – спокойно объясняла мать своему 5-летнему сыну, пока они поднимались по лестнице второго подъезда 54 дома Красноармейской улицы.
«Я те сколько раз говОрила, придурок недоделанный? Не трошь мой цветок! Я его не для того ставила на площадке, шо б ты, Ирод проклятый, в горшок мусор свой складывал!», – вновь проносится эхом по лестничной площадке (все еще боевой) голосок старухи.
Сосед Павел, на которого так безжалостно напала Зоя Васильевна, спокойно прошел в свою квартиру на 3-м этаже хрущевки-кукурузки (как называли ее сами жильцы). Этот молодой человек удостоился столь большого внимания живого свидетеля сталинского строя не без причины. Павел – холостяк, еженедельно устраивающий в своем доме вечеринки, традиционно заканчивающиеся приездом местного участкового, вызываемого, естественно, бабой Зоей. Только эта женщина бдит и стережет покой родного гнездышка. Она как цербер охраняет свои владения, конечно же, не без строгости и гнева, ему присущих. Павел был «любимчиком» бабули, но это не означает, что других она обделяла ругательствами. Каждый день кто-нибудь да нарушал порядок, установленный самой Зоей Васильевной. Может у нее был свой личный кодекс советского жильца, который, к сожалению, не читали и даже не видели ее соседи, живущие в Российской Федерации? А может список правил существовал лишь в ее голове?
Ругалась баба Зоя смачно. Искусно жонглируя просторечными и книжными словечками, она составляла все более новые и новые комбинации, словно каждый день она сама с собой проводила игру в бисер1. Ненавидели Зою Васильевну все, начиная от соседа из квартиры напротив и заканчивая местным участковым. Ее не любили даже дети, которые обзывали ее «Дарт Вейдером», потому что та частенько надевала свою черную панамку, напоминающую шлем данного героя, когда выходила пропалывать грядку под своим балконом. А еще она умело владела своим орудием. Это были старые грабли на длинной, уже прогнившей, деревянной ручке. Женщина так задорно махала этой штукой, иногда отгоняя ею местных голубей, что сомнений у детей не возникало. Это – не баба Зоя, это – Дарт Вейдер!
Зоя Васильевна еще тот раритет! Вместе с кнутом в виде тоталитарного режима в своем доме и редкими крошками пряника для соседских кошек в ней сохранились удивительные способности. Она – человек таймер. Кто во сколько ложится спать, и кто во сколько встает в доме номер 54, баба Зоя знает наизусть. Когда она успевает спать? Да Бог ее знает. Многим кажется, что эта женщина вовсе не спит. С ней не ругался, наверное, только глухонемой, потому что баба Зоя учила в свое время азбуку Морзе вместо языка жестов. Ей за 70 лет (никто не знает точного возраста, все зашифровано и скрыто). Мечта Зои Васильевны – дожить до момента, когда изобретут машину времени, чтобы вернуться в Советский Союз. «Раньше было лучше. Вот сейчас, шо? Всякие там педЕрасты, гомосЕксуалы, маньяки всякие. Фу! Страсть, да и только! Молодежь херней всякой страдает! Мы вот в молодости в библиотеки ходили, книги читали, гуляли. Я вот, например, Горького любила читать и мифы Древней Греции. Дружба была настоящая, любовь была настоящая, да что уж там, еда была настоящая! А сейчас шо? Одной химией, «говно» – имя ей, питаемся! Прости, Хоспаде!», – так часто жаловалась она любому проходящему мимо соседу.
Окружающие либо считали бабку полоумной и больной, либо сожалеюще смотрели ей в глаза, произнося про себя: «Бедная старушка, совсем одичала».
Зоя Васильевна держала в страхе весь район. Ее обходили стороной, с ней старались не разговаривать лишний раз. Ведь не известно, что от этой странной женщины ждать, она и накинуться может. Да, именно, поэтому у нее сейчас и не было близких. А кто когда-то и был, то помер в свое время. Зоя Васильевна росла без родителей в детдоме, любви, ласки не знала. Детство ее прошло под суровым военным небом. Работала с малых лет на заводе, поставлявшем орудия на фронт. Тяжелый труд выковал из Зои стальную статую колхозницы. Она была образцом для пионеров. Вышла замуж за друга детства Тольку, родила двойняшек, к сожалению, которые оба скоропостижно скончались. После долгих тщетных попыток Зои забеременеть, муж решил в 80-х уйти к другой, сумевшей ему родить здорового мальчика. Тут и начался период одиночества. Но Зою Васильевну так легко не возьмешь. Она стойко перенесла все невзгоды и трудности 90-х, она выжила, что, наверное, и привело ее к состоянию постоянной боеготовности. Никто, правда, не знал жизненной истории бабули, потому как никто с ней не общался, да и она никого не подпускала к себе ближе, чем на метр. Все видели только то, что женщина транслировала, а именно, защиту для своей прозрачной души в виде внешней непроницаемой агрессии. Это был ее железный занавес, который она опустила после ухода любимого и больше не поднимала.
Самое грустное, что по всей России таких, как баба Зоя тысячи. Они есть в каждом подъезде, в каждом городе, в каждом селе или деревне. Только у них у всех разная защита. Кто-то плачет, кто-то ругается, а кто-то закрывается в себе и редко выходит из дома. Объединяет их одно – одиночество. Со сколькими бы людьми они не разговаривали, сколько бы их не навещали родственники, они все равно чувствуют пустоту, не столько внешнюю, сколько внутреннюю. Для них раньше – лучше, почему? Молодость… красота, энергия, время. У них все это было тогда. Когда годы, а вместе с ними и жизненные силы уходят, то пропадает чувство сопричастности к миру. Так и для Зои Васильевны, все новое – тьма, забирающая ее целиком в забвение, а старое – теплые воспоминания и луч жизни, но давно ушедшей. А еще многие моменты стираются в памяти, мы запоминаем только значимые события и приятные для нас. Тут и появляется ностальгия. Она приходит в самый сентиментальный час, кладет мягко свои ручки тебе на плечи, томно вздыхает и поет колыбельную о прошлом. Становится так уютно и тепло там внутри, что невольно ты пустишь скупую слезу, как вдруг она решает покинуть это место, а после нее остается только холод окружающей действительности. Человек должен жить в тепле, не только во внешнем, но и во внутреннем. Бабулям и дедулям ностальгия
