Только если мы сможем простить других. За то, что они сделали с нами…
Если мы сможем освободиться от наших историй. О том, как мы были злодеями и жертвами…
Только тогда у нас, может быть, и получится спасти мир.
(Чак Паланик. Призраки)
Стихи о Мизантропе №18
Я не часто заправляю постель.
Точнее постель я часто не заправляю.
Я не умею спорить.
Никогда не выигрывал в спорах.
По всей видимости,
потому, что у меня нет
стойкой позиции,
которую бы стоило отстаивать.
Нет взглядов.
Нет ценностей,
за которые бы я вгрызался в чужие глотки.
Если вы меня оскорбите,
я промолчу
и проглочу обиду.
Затаю лютую злобу
и буду вас помнить,
но всё равно ничего не сделаю.
Никогда не потребую сатисфакции.
Не вызову вас на дуэль
и не приглашу драться.
Я проглочу обиду,
и вечерами буду проблёвываться злословием,
и фантазировать на тему вариаций вашего фиаско
и моей – победы.
Я не способен к сопротивлению:
тихая, смиренная жизнь – моё тупое оцепенение.
Я склонный к насилию социопат.
Три лика ненависти
Рассказ Мизантропа № 18
0
Эти твари кусают мне спину, плечи и ноги. Я покрыт красными расчесами и волдырями. От жары я плавлюсь. Потный, липкий, будто политый сладким сиропом, противный самому себе. А эти мрази жрут меня заживо, пьют мою кровь и улетают вскармливать свое ублюдочное потомство, которое мне хочется растереть между пальцев. Раздавить, как я давлю очередную мошку или очередного комара, пойманных за трапезой. Мне хочется, чтобы все насекомые этой планеты сдохли. И мне плевать, если им вослед последует весь остальной животный сброд. Я не запла́чу, когда увижу поля увядших цветов – я растопчу этот сухостой вместе с кучей дохлых пчёл и гусениц. Мне будет отрадно наблюдать груды разлагающихся лягушек, их вонючие, гниющие трупы, валяющиеся на болотах и озерах. Мне будет жаль только одного. Того, что всю эту поганую мертвечину не будет глодать целая куча омерзительных, тошнотворных, палево-желтых опарышей; постоянно шевелящаяся куча личинок, похожих на кусочки растворимой лапши.
Я спокойно давлю комаров, плющу их в кашу ладонью, изувером препарирую этих сволочей путем постепенного их расчленения: ну знаете, эта известная детская забава – поймать комара и отрывать ему поочередно сначала крылья, потом лапку за лапкой, затем хоботок (это самое сложное, потому что он очень тонкий, для пущего успеха можно использовать ногти, чтоб подцепить этот волосок), а затем отсоединить тельце и головогрудь… Развитие мелкой моторики.
Но я прихожу в дикий ужас от комаров размером с половину ладони. Ноги немеют. Колени дрожат. Хочется зарыться в одеяло и сидеть, трусливо поджав хвост, пуская слюни и тяжело дыша, пока эта дура не улетит в окно.
Я – инсектофоб.
Также у меня арахнофобия. Но не путайте её с боязнью насекомых. Меня еще в школе бесили эти идиоты, эти умственно отсталые отщепенцы, которые постоянно причисляли пауков и скорпионов к насекомым.
Хотя мне кажется, что, если человек и не апифоб, и не мирмекофоб, если ему до лампочки виды пчел и муравьев, он все равно до усрачки перепугается, когда на него будут надвигаться их чертовы полчища.
Наши страхи прямо пропорциональны размерам возбудителей этих страхов.
Агорафоб будет чувствовать тревогу сидя в комнате с открытой дверью. В бескрайнем поле он потеряет сознание.
Некоторые даже не знают, что у них есть фобия. Наверное, многие откроют в себе акрофобов, сбрось их с небоскреба в триста этажей.
И наверняка многие станут мучениками клаустрофобии, если их накроет мегатонной бетонной плитой.
Как и страхи, прямую зависимость от размеров объекта имеет и наше милосердие. Вы не замечали с какой хладнокровностью мы херачим об лед или дерево только что пойманную треску или селедку? А смогли бы мы с таким же равнодушием проломить башку дельфину (я знаю, что он млекопитающее)? Или кашалоту? (что и он млекопитающее я знаю тоже). Это не имеет значения, рыба это или млекопитающее. Насколько развит его разум – тоже фигня. Обитай у нас на планете маленький народец Лилипутии, притом, все гении математики и изящной словесности, нам было бы легче раздавить одного их них, чем раскурочить ботинком мопса. Не догадываетесь, почему? Всё дело в том, что чем больше от трупа останется потрохов и крови, тем у нас к нему больше любви и симпатии. Дело не в цивилизованности и не в милосердии, а в банальной брезгливости и в банальном чистоплюйстве. Легко – раздавить кулаком таракана с ноготь, который бегает у вас по кухне. И уже как-то не по себе – мадагаскарского, громадного ублюдка, с усами, шипящего, с панцирем, который при ударе хрустит, как горсть картофельных чипсов. Замечу, что и соков в нем больше, чем у маленького черного таракашки.
Мне вспоминается моё детство. Лето. Мы с другом идем по пустырю. Вокруг ржавые гаражи, обломки автомобилей, множественные напоминания о наличии в нашей жизни цивилизации: я имею в виду пластиковые коробки из-под молока и сигарет. А тут вдруг из островка травы выбегает маленький мышонок, совсем кроха, размер – две фаланги вашего пальца. Длина хвостика потянет на третью. А затем: эта идиллическая, пасторальная, постиндустриальная картина продолжается тем, что мой друг, не задумываясь, плющит эту мышь своей кроссовкой. И ржёт во всё горло, глядя на то, как из ректального отверстия зверька вылезли все его кишки…
На нас всех лежат подобные грехи. Преступления против животного мира. Некоторые называют это «знакомством детей с миром». Но такие заявления – проявление крайней степени идиотизма. И если ребёнок не знает, что плющить головы муравьям – нехорошо, это не лишает его вины перед этими муравьями. Незнание закона не освобождает от ответственности.
Я плющил головы муравьям. Для справки: они сдуваются у них, как маленькие воздушные шарики. Сдуваются с характерным звуком «пффф…»
Бросьте носится с тем бредом, что дети – якобы цветы жизни. Дети – это ещё те выродки, угроза обществу, жестокие дикари; некоторых стоит душить уже в «нежном» возрасте, дабы эта тварь не расплодила себе подобных. И мне кажется, что было бы чрезвычайно разумно использовать приёмы селекции и к людям, уничтожая негодные экземпляры. Смахивает на «теорию миллиарда»? Или фашизм? Возможно. Вот только, увы, моя мечта несбыточна. Врождённое слюнтяйство и лицемерная жажда к справедливости, добру и состраданию всегда будут вставлять человечеству палки в колёса. Пока люди
