Эшли Сайлас
Выйти замуж за дона мафии
ГЛАВА 1
Тони.
Мои самые ранние воспоминания связаны с утоплением.
Когда мне было шесть лет, я без всякого присмотра забрел в глубокую часть бассейна. Я брал уроки плавания и начал чувствовать себя самоуверенным и неуверенным в себе. Даже будучи маленьким мальчиком, я был безрассудным. И из-за моего безрассудства я чуть не погиб.
Мне потребовалось всего две секунды, чтобы запаниковать. Я забыл все, чему меня учили. Я начал бороться, метаясь в воде. Почему-то отвлеклись и спасатели, и инструкторы, все, кто должен был мне помочь. Но моя мама не отвернулась.
Она без колебаний прыгнула в воду и спасла меня. Я пробыл там всего пару секунд, но мне показалось, что прошли годы, прежде чем ее сильные руки сомкнулись вокруг меня. И как только я почувствовал ее рядом со мной, меня наполнило огромное облегчение. Едва мы выбрались из воды, как я начал расслабляться. Потому что она была рядом со мной. Она всегда была рядом со мной. Пока ее не стало.
После этого случая большинство детей стали бояться воды. Этот врожденный страх всегда цеплялся за них, препятствуя их желанию делать то, в чем они раньше находили столько радости. Но не я. Даже если бы мне хотелось убежать и спрятаться. Моя мама мне не разрешила. На следующий день она отвела меня обратно в бассейн, и хотя мой прогресс в плавании был потерян, она заставила меня начать все сначала.
Мы собрались вместе и начали с нуля. Плывем, затаив дыхание, чувствуя, как мир рушится внутри этого огромного водоема. В конце концов, я научился снова. Врожденный страх снова сменился врожденной радостью. Бассейны стали моим счастливым местом. Когда я стал старше, моим любимым местом было пребывание в воде. Я выигрывал соревнования по плаванию и пользовался любой возможностью оказаться в воде. Мама поддерживала меня во всем. Плавание было нашим любимым занятием, и ничто не могло встать между нами. Почти все мои воспоминания о ней. Те, которые я не могу забыть, были потрачены в воде.
Даже после того, как она ушла, я никогда не останавливался. Единственная разница — врожденная радость, превратившаяся в врожденную боль. И боль помогла мне вспомнить. Это помогло мне двигаться вперед. Теперь, когда я плаваю, я не боюсь утонуть. Я боюсь, что забуду, что я почувствовал. Быть брошенным человеком, который должен был любить меня больше всего на свете.
Потому что, если она могла так легко меня выбросить, что может помешать кому-то другому сделать это?
У моей сестры такой взгляд, когда она пытается убедить кого-то что-то сделать. Этот упрямый взгляд говорит о том, что она неизбежно получит то, что хочет. Я думаю, это особенность Легана, потому что мой отец тоже так делает. И у меня это тоже есть. Это значит, что я никогда не отступаю, когда чего-то хочу. И она знает это лучше, чем кто-либо другой.
— Тони, — начинает она обманчиво спокойным голосом. — Это плохая идея.
Я усмехаюсь:
— Правда? Ты с этого начинаешь?
— Да! Потому что я этого не понимаю. Я не понимаю, почему ты это делаешь. Это плохая идея, — говорит она, ее лицо сморщилось.
Я улыбаюсь, а затем спокойно говорю:
— Да, ты уже это говорила.
Елена издает тихое рычание, и я вздыхаю.
— Я должен это сделать, сестренка.
— Но почему? — тихо говорит она. — Тебе было все равно. Тебя это не волновало годами. Что привело к этому?
Я откидываюсь на спинку стула, мой взгляд останавливается на картине на стене, изображающей какого-то чувака, жившего в древние времена и писающего. Роза настаивает, что это не так, и моя интерпретация — полная чушь. Она говорит, что я говорю слишком буквально. Я думаю, что она полная херня. Художники любят говорить, что их работы настолько умопомрачительны и не от мира сего. Они усложняют ситуацию, чем она есть на самом деле. Однако эту картину не она рисовала, поэтому мне разрешено ругать ее все, что я хочу. Роза практически моя младшая сестра, и я бы никогда не сказал ничего плохого ни об одном произведении, которое она создала. Мне так приятно.
Проходит несколько секунд, прежде чем я отвечаю Елене. Она терпеливо ждет. Я пытаюсь найти способ плавно выйти из этого разговора. Но я сомневаюсь, что смогу, поэтому наконец решил ответить.
— Я тебя услышал, — начинаю я. — Несколько дней до свадьбы Розы. Мы с Роумом вернулись поздно, и я собирался проведать Кэсси в ее детской. Ты была там с ней и рассказывала ей историю.
Глаза Елены расширяются, когда она вспоминает. Она рассказывала ей о греческом мифе. Точно так же, как это делала наша мама. Кэсси, вероятно, уже крепко спала, но продолжала говорить.
— Тебе было грустно, — продолжаю я. — Потому что ей не удалось встретиться со своей бабушкой. Ты хочешь, чтобы Кэсси с ней познакомилась.
Елена смотрит на меня ошеломленно.
— Тони, я…
— Все нормально. Я понимаю. Я понимаю на самом деле. Если она еще жива, то у Кэсси есть шанс узнать ее. Кто знает, возможно, она захочет встретиться со своей внучкой. Хотя я не говорю, что прощаю ее. Я никогда не прощу.
Моя сестра, кажется, немного пережила свое удивление. Выражение ее лица проницательное, когда они бродят по моему.
— Ты лжешь, — говорит Елена.
Я вопросительно выгибаю бровь.
— Прекрати это дерьмо, Тони. Я знаю тебя и люблю тебя за то, что ты хочешь этого для Кэсси, но на самом деле не поэтому. Это всего лишь оправдание. Ты тоже хочешь ее найти. В глубине души ты хочешь знать, где она. Если она вообще жива.
Я этого не отрицаю. Но моя челюсть сжимается, и я отвожу взгляд. Этого достаточно.
Елена вздыхает.
— Это плохая идея, Тони. Папа знает?
Я пристально смотрю на нее.
— Нет, он этого не знает. И ты не скажешь ему. По крайней мере, пока я не
