Марку, сыну Ханны, и маленькому сыну Венкеля, в надежде на то, что они будут встречаться как друзья
1
Колечко получилось прямо-таки идеальным. Оно вылетело изо рта курильщика, на миг заворожив беседовавших, а затем, подхваченное легким ветерком, поплыло, начало растягиваться, изгибаться, пока в конце концов, уже поднявшись довольно высоко, не разорвалось на части, после чего кануло бесследно.
— Ленни, как они это делают, прах их побери? — спросил Фрэнки Карабин.
— Это машина, Фрэнки. Теперь есть машины для всего на свете. И у тебя, Фрэнки, тоже есть машинка.
Это была чистая правда. Под пальто у него действительно пряталась машинка, доставленная из-за моря, из Дании; это место находилось так далеко, что Фрэнки не мог его себе представить. Честно говоря, он даже и не пытался. Подобная ерунда Карабина не интересовала.
Так или иначе, но эта машинка была оружием, хотя и представляла собой всего лишь набор трубок, железок, пластмассовых ручек, штырей и всяких штук, которые ездили туда-сюда. Это был девятимиллиметровый датский пистолет-пулемет Модель-46 с магазином на тридцать два патрона, хотя Фрэнки, совершенно не интересовавшийся техникой, не знал даже и этого. Просто кто-то хорошо разбиравшийся в оружии сказал, что это самая подходящая пушка, сделанная словно специально для той работы, которой он занимался. Фрэнки не имел никакого воображения, и поэтому теоретические рассуждения были ему не под силу. Он лишь знал, что новая пушка весила намного меньше, чем «томми»[1]старых образцов, и была намного удобнее в обращении, поскольку ее приклад представлял собой скобу, закрепленную на петлях, а это позволяло откинуть приклад, отчего оружие становилось чуть ли не вдвое меньше. Волына обладала большей скорострельностью, имела не такую сильную отдачу, и вообще работать с ней было гораздо легче. Ему оставалось только направить дуло на цель, дать очередь, а потом поскорее убраться подальше. В этом заключалась его работа.
Фрэнки, некогда звавшийся Франко Карибиньери, родившийся сорок три года назад в Салерно и в возрасте четырех лет перевезенный в Бруклин — обычная биография боевика мафии средней руки, — лениво наблюдал, как еще одно дымное колечко образовалось и поплыло в воздухе над шумной Таймс-сквер, отданной во власть «Америкэн тобэкко компани». Броский плакат, полностью закрывавший фасад дома на Бродвее между Сорок четвертой и Сорок пятой улицами, извещал: «„Кэмел“ — № 1 для тех, кто понимает толк в курении». Дыра, изрыгавшая дымовые кольца, была прорезана во рту огромного нарисованного лица красавца-кинозвезды. Из-за его плеча классная белокурая дама с алыми и пухлыми, словно розы, губами кидала обольстительные взгляды на массу безымянных людишек, пешком, на автомобилях, в автобусах и в такси суетливо пробиравшихся по огромной столице. Воздух был синим от дыма, люди были серыми от вечной усталости, тревог и спешки, автомобили были большей частью черными, за исключением желтых такси, и все спешили. Еще здесь стоял оглушительный шум. Гудки, скрип тормозов, какие-то крики, рев двигателей — от всего этого город буквально сотрясался. От дыма и грохота болела голова. Фрэнки любил все это.
Он обосновался на заднем сиденье только что угнанного «де сото» образца сорок седьмого года, деля его с плюшевым медведем, куклой и книжкой комиксов «Одинокий рейнджер». Одет он был в синий диагоналевый костюм в тонкую полоску, черное драповое пальто (чтобы прятать под ним оружие, а не для тепла: время было весеннее, и температура уже перевалила за пятнадцать градусов), а на голове у него — так же как у всех, кого он знал и уважал, — была надвинутая на самые глаза черная мягкая фетровая шляпа.
— Думаю, мне хватит времени, чтобы хлебнуть «апельсиновый джулиус»? — спросил Ленни.
Это было очень легко сделать: киоск находился прямо напротив припаркованного автомобиля, втиснувшись между двумя кинотеатрами, магазином сувениров, входом в офисное здание и книжной лавкой, над которой красовалась надпись большими буквами: «ФРАНЦУЗСКИЕ КНИГИ».
— Нет, — ответил Фрэнки. — Свой «аджей» ты сможешь заглотнуть и в другой раз. Когда я буду рвать оттуда когти, мне не улыбается застать тебя с «аджеем» в руке в машине с выключенным мотором.
— Фрэнки, да ведь это легче легкого. Ты подходишь поближе, нажимаешь на курок, видишь вышибленные мозги, возвращаешься, и мы уезжаем.
— Все легко, пока не наколешься, — возразил Фрэнки.
Кто-то постучал в окно со стороны проезжей части. Это был ребенок, пятнадцатилетний мальчишка-доминиканец, и он указывал на то, что объект идет по улице. Прежде чем испариться, мальчик на мгновение встретился взглядом с Фрэнки, который в ответ подмигнул ему и улыбнулся, — малец любил Фрэнки, считая его одним из самых крутых парней во всем Нью-Йорке.
— А-а, я тоже его усёк, — сказал Ленни. — Фрэнки, ты его видишь?
— Да, да, просёк.
Объект был длинным тощим парнем в плаще. Он нес под мышками две сумки, какими пользуются торговцы вразнос, а под глазами у него чернели мешки почти такой же величины, как эти сумки. Его имя не имело никакого значения, его прошлое было совершенно неважно, его личность никого не интересовала. Он распродавал калифорнийские товары на нью-йоркской территории, посчитал здешних ребят совсем тупыми и принялся закупать с большой скидкой, решив всех обвести вокруг пальца, да вот не знал, что в его маленьком графстве уже завелась здоровенная крыса.
Никто из «донов» в этом не участвовал. Все уже закончилось. То были великие дни, но как-то так получилось, что Фрэнки никогда не оказывался там, где происходили настоящие события, он был всего лишь механиком из предместья, снабжавшим оружием команду, которая являлась частью банды, входившей в большую банду. Он шел, куда следовало, делал, что приказывали, и справлялся со своим делом. Только однажды он увидел их в клубе: великого Бенни Сигела, теперь умершего, великого Мейера Лански, теперь высланного, великого Лаки Лучано с одним глазом, теперь тоже укрывшегося за границей. О, это были настоящие люди, истинные кинозвезды, наделенные обаянием, красотой и благодатью. Вокруг них вращалась вся вселенная.
В жизни его больше всего привлекала романтика: сила и власть, женщины, способы, которыми настоящие мужчины завоевывали место под солнцем и уважение других, и то, как эти другие признавали твое положение и вес. Он был влюблен во все это. Но пока что он не имел ни малейшего понятия о том, каково все это на вкус, даже не понюхал запаха; он был всего лишь дешевкой с пушкой. Поэтому он и сидел перед входом в грязный магазинчик с зачитанными книжками, чтобы быстро выпустить очередь и смыться.
