Арина Амстердам
Женщины
Женщины
«Удивительно, какие чудесные дети рождаются от плохих отцов. Уверена, бог подарил мне Симону в виде компенсации за ее папашу!» — подумала Лиза, сонно шлёпая в шерстяных носках на кухню, откуда тянуло ароматом кофе и горячих оладушек с вареньем. За распахнутым окном со вчерашнего вечера лил дождь.
Симона, она же просто Сима уже сидела на высоком стуле с коллагеновыми патчами под глазами, жеманно куря мамин карандаш для бровей и листая комиксы. Ей на днях исполнилось девять, и по этому поводу на горизонте маячил аквапарк с подружками.
Лиза налила себе чай и положила на тарелку несколько оладий. Симона взяла в руки резиновые фигурки Дональда и Гуфи.
«А папа почему меня никогда не поздравляет?» — спросила она как бы от имени Дональда.
«А папа у нас — унитаз на лыжах!» — ответила она себе и Дональду с помощью ухмыляющегося Гуфи, и отложив их, снова закурила карандаш.
Лиза обернулась и в изумлении уставилась на дочь.
— Сима! Что за выражения!
— Я слышала, как тётя Ира сказала, что мой отец — унитаз на лыжах. А что такое унитаз на лыжах, мам?
— Это любой отец, бросивший своего ребенка. И любой мужчина, скрывший от женщины, что уже женат. Убивать таких мало!
— Согласна. Мам, а ты смогла бы убить человека? Ну, теоретически.
— Нет, не смогла бы. Но я знала одну женщину, которая смогла. Завалила мужика утюгом по затылку, замотала труп в покрывало, загрузила в багажник и отвезла на кладбище.
— Да ладно, утюгом? И он прям реально рипнулся?
— Реально рипнулся.
— Расскажи!
— Не хочу, это страшная история. Строго восемнадцать плюс.
— Ну мне уже почти восемнадцать! Девять — это ровно половина, так? А ты представь, что сегодня баллы удваиваются. Всё, мне восемнадцать!
— Не хочу! У тебя будет психотравма.
— О-о-о! Режим «яжмать»! — саркастически протянула девочка.
— Ничего подобного, просто я здравомыслящая женщина, которой есть дело до ментального здоровья ее ребён…
— Яжмать. Типичная яжмать. Яжмать-яжмать-яжмать! Наседка. Ну расскажи-и-и-и!
— Ладно… Хорошо, слушай, но я предупредила. Это во-первых, жесть, а во-вторых, большой секрет.
— Ой, ты меня знаешь, я умею хранить секреты любого размера.
— Знаю, да. В общем, когда я была беременна тобой, мне приходили в голову весьма странные прихоти. Например, я стала часто ездить на одно деревенское кладбище, где мы годом раньше познакомились с твоим отцом. Последний раз я посетила это место, когда ты уже родилась.
— Вы познакомились на кладбище? Ауф-ф-ф! Ты не говорила. Какая кавайная крипота!
— Да, он тогда приехал возложить цветы на могилу своего брата, тот погиб еще в 90-е годы при невыясненных обстоятельствах. Я была там же, только у своих родных. Так мы и познакомились. Твой отец там жил совсем рядом, на своей даче, а я в Москве. Нам с ним нравилось встречаться в этом месте и вместе ходить на «наше» кладбище, это была милая традиция, немного в духе английской готики. И вот когда твой отец узнал, что я беременна, — я узнала, что он козёл. До этого он кукарекал мне про то, что мы непременно поженимся, а оказалось, он уже женат!
— Козёл кукарекал? Получается, я козленок? Или цыпленок? Коплёнок? Или цизлёнок?
— Не перебивай. Оказалось, что он женат и разводиться не собирается, более того, с самого начала не собирался. Моя беременность не входила в его планы. Я была раздавлена этой новостью. Мне было страшно за нас с тобой — и очень, очень обидно. Он решил, что поступит ужасно благородно, если откупится от меня и исчезнет. Купил мне убитую однушку в Подольске и запретил даже думать о совместном родительстве. Я поплакала, потом продала этот клоповник и купила небольшой салон красоты, хотя никогда не мечтала об этой сфере. Но когда у тебя растет живот, ты зарабатываешь там, где платят деньги, а не витаешь в иллюзиях о карьере по специальности. О юриспруденции пришлось забыть. Так я стала хозяйкой небольшой цирюльни и маникюрошной — а также матерью одиночкой: отец твой к тому времени пропал окончательно.
— Унитаз встал на лыжи…
— Си-и-и-има! В общем, да, встал. Но когда ты родилась, я решила, что надо всё-таки показать ему дочку. Фамилию тебе дала, разумеется, свою, отчество заменила вторым именем, чтобы первое не так сиротливо смотрелось. В графе отец поставила прочерк. Но зачем-то написала ему сообщение «Родион Валерьянович, поздравляю, у вас дочь. Я назвала ее Симона. Вес 3.270, рост 55 см».
Он не ответил. Я очень ждала, несколько раз звонила даже, но он сбрасывал. Чтобы не плакать попусту, я на третий день погрузила тебя в автокресло и поехала к прабабушке в деревню, под Чехов. Вот где тебе были по-настоящему рады! Прабабушка и мою бабушку, вырастила, и мою маму, и меня потом тоже, и тебя. Пообедав, я решила оставить тебя с ней и сходить ненадолго на кладбище за лесом. Там мои бабушка и дедушка и еще несколько родных. В душе я надеялась, что Родион позвонит или даже внезапно приедет без звонка, но интуиция подсказывала: хрущевка в Подольске была подарена не просто так. Это безоговорочно отступные. Он уже не придёт. Ну и наплевать, помню, думала я, шагая по утоптанной тропинке через лесок. Но было совсем не наплевать. Совсем. Вырастешь — поймешь.
— Было лето?
— Ну ты же только родилась! Конечно, август.
— А, ну да, логично.
— В общем, когда я пришла на кладбище, было уже около девяти вечера. Еще светло, но среди крестов ни души. Я стала прибирать могилы и говорить с их обитателями, рассказывать о тебе, о подлеце-Родионе, о своих таких смутных планах на будущее. Сумерки спустились незаметно. Я обратила внимание, что уже темно, только когда стало трудно различать предметы. Тогда меня накрыл жуткий страх. Кулаковское кладбище — это лес деревьев, памятников и оградок. В общем, погост в самом настоящем лесу.
— Как твое любимое кафе на Покровке? Оно тоже «Лес» же.
— Ну, поверь, там другой лес. Совсем другой. В общем, было довольно темно уже — и страшно до жути. Я встала с могильного бугорка и поскорее пошла к выходу. Песок под ногами разъезжался, быстро идти не получалось, и казалось, все время кто-то шел сзади. Там у кладбища одиноко стоит автобусная остановка. Она всегда там была, я помню ее с детства. Вдруг ее обогнул Мерседес и свернул на песчаную дорожку к кладбищу,
