Моя бабушка курит трубку
Моя бабушка курит трубку
МОЯ БАБУШКА КУРИТ ТРУБКУ
ПРОЛОГ.
Нет, ну это ж надо! Сидела себе в кресле -качалке, никого не трогала, крестиком петушка вышивала - внучке в садик понадобилось. Слушала аудиокнигу Агаты Кристи. Как водится, задремала -уж больно чтец попался занудный. Голос чтеца постепенно удалялся, а потом я услышала голос молодой женщины. Она отчаянно рыдала и укоряла кого-то. "Он меня обманул! Обманул! Куда я теперь пойду? Нет, я не хочу жить с таким грузом! Мать не пустит меня на порог, когда узнает, что я жду ребенка неизвестно от кого. Уж лучше в реку"!
Я еще подумала про себя: "Ну и дура! Нет, чтобы головой подумать, прежде чем к мужику в постель падать. А теперь что? И себя погубишь, и ребенка".
"А ты думаешь, что с этим можно жить?!"- визгливо крикнула девчонка. -"Вот возьми это дитя себе, и живи! Живи! Я, Алексия Сид, добровольно отдаю свое нерожденное дитя, свою память, свою магию этой бабке"! Что-то грохнуло, сверкнуло, в левом боку у меня кольнуло. " Ну и дура", - снова подумала я и открыла глаза. И вот тут меня и накрыло. Осознание, что сижу я в старом кресле - качалке, но вместо моей родной квартирки - лесная избушка, на коленях старый кот с пронзительно-синими глазами, а в руках вместо пялец с вышивкой - старая обкуренная трубка, из которой струится синеватый дымок со странным запахом. Нет, не табака. Скорее - смесь каких-то лекарственных трав. Базилик чувствуется, лаванда, ваниль и, кажется, камфара. И что бы это значило? Нет, я все понимаю. Или пытаюсь понять. Но то, что в моей голове, как в замедленной съемке, проплывали странные кадры чужой жизни, абсолютно не радовало. Я видела большое зеркало в скромной оправе, перед которым вертится юная девочка, с восторгом рассматривая свое новое платье. Хорошенькая девочка: длинные золотистые волосы локонами струятся по плечам, темные глаза светятся неприкрытым восторгом. Губки капризные, пухлые, розовые - в тон платью. Следующая картинка: та же девочка, но гораздо старше: в форменном коричневом платье и черном фартуке. Белый воротничок и манжеты, туго заплетенная коса с коричневым бантом завершают образ примерной пансионерки. Темные глаза скромно опущены долу, руки теребят белоснежный платочек. Розовые губки бормочут что-то совершенно неслышно, но явно что-то "прощупрощебельное". Далее: высокий красивый и даже на первый взгляд насквозь порочный мужчина обнимает юную красавицу. Она тает в его руках, как разогретый воск над свечой. Далее мелькают картинки чувственной ночи, полной страсти и огня. Хм... Какая, к демонам, страсть для девственницы, которая о бабочках во всех частях тела даже и не подозревает. Скорее любопытно, стыдно, непонятно, да и больно, в конце концов! А потом быстрый чмок куда придется, брошенное в руки белье и платье и надменно - усталое: "Никогда не любил девственниц. Крику много, толку мало, но чего не сделаешь, чтобы выиграть пари. Иди, детка, я от тебя устал". Потом, как водится, сопли -слезы, заломленные руки, вскрики:"Ты же обещал на мне жениться". И циничный ответ: "Мало ли что я на тебе обещал. Иди, Лекси, сейчас должна прийти моя невеста".
Снова смена декораций. Комнатка в небогатом доме, выдержанная в бело - голубых тонах. Обстановка по принципу "Бедненько, но чистенько". Девушка лежит на кровати и видно, что ей ужасно плохо. Вот она резко подскакивает, выдергивает из-под кровати нечто вроде ночной вазы, и её безжалостно рвет. Еще одна картинка: поздний осенний вечер, река, будто замершая в задумчивости, старый каменный мост. Тонкие руки на парапете, замшевая туфелька, отчаянное: "Простите меня", всплеск, и тишина.
Глава первая. В которой бабка обнаруживает, что странным образом помолодела лет на сорок.
Сижу. Качаюсь. Туда -сюда, туда-сюда. Кресло старое, обшарпанное, скрипучее. Избушка из разряда "домик старой знахарки". По стенам развешаны пучки сухих трав. Некоторые я даже узнаю. Печка аккуратная такая, чисто выбелена и разрисована диковинными цветами. Кресло как раз стоит у печи, и я чувствую, как от нее плывет тепло. Напротив печи, у окна, широкий стол, покрытый темной скатертью с яркими не то маками, не то стилизованными под маки цветами. На скатерти стоят корчажки, миски, кривоватые глиняные кружки, ложки деревянные. Вся посуда теми же цветами расписана. Друг против друга - две двери. Одна явно входная. Вторая, по всей видимости, ведет в комнату. А куда бы ей еще вести, если она полускрыта вышитыми же шторами. Из-под них виднеется яркий тканый половичок. И куда ж занесло нашу светлость Елену Викторовну? В какие -такие фэнтезийные миры? И зачем, если мне и дома не худо жилось? И почему так сильно пахнет дымом сгорающих трав? А, это у меня в руке трубка зажата. Хорошая, наверное, трубка, вот только я в этом совсем не разбираюсь. Как-то не пришлось стать заядлой курильщицей. Даже в далекой юности не тянуло. Нет, если быть совсем уж честной, попробовала. Не впечатлило. И больше я к этой теме не возвращалась. А тут сижу, трубку эту рассматриваю, дымок нюхаю. Приятный, надо сказать, дымок. Нюхаю, а сама размышляю: неспроста меня сюда занесло. Если верить фэнтезийным романам, мне роль очередной Мэри Сью провидение отвело. А оно мне надо? Не надо. И только я собралась сказать что-нибудь на родном великом и могучем, как мне стало оченно не по себе. Дурно мне стало так, что слетела я с кресла, скинув на пол кота и уронив ту самую трубку. Хорошо, бежать недалеко было, буквально пару шагов до помойного ведерка за цветастой занавеской. А когда меня перестало выворачивать, я подняла глаза к маленькому зеркальцу над умывальником и чуть не заорала. Из зеркала на меня смотрела я, но лет на сорок моложе, чем была еще утром. И волосы мои собственные, длиной немного ниже лопаток, слегка волнистые, цвета лесного ореха. И глаза серо-сине- зеленые в коричневую крапинку. И уста мои сахарные. И все остальное тело безо всяких сомнений мое. Я не поленилась, задрала подол, чтобы полюбоваться на крошечную родинку возле пупка. Шрам на запястье рассмотрела во всех подробностях. Он у меня приметный и памятный: это я окна стеклить училась, куском стекла и срезала кожу до самых вен. Так
