Las Kelli
Ближе, чем вечность
Ближе, чем вечность
“Кто же ты такой?” — мысленно спросил Тарталья. Вслух спрашивать было бесполезно. От него ответов не дождёшься. А то, что там что-то есть, Тарталья знал наверняка. Достаточно было провести немного времени с Чжун Ли, заглянуть ему в глаза, чтобы понять: тут что-то большее. Тарталья был неглупым молодым человеком, не за просто так Предвестником, и такие вещи распознавал на раз-два. И Чжун Ли не давал ему покоя. Тарталья привык добиваться своего и теперь нисколько не пасовал перед загадочностью Чжун Ли, наоборот — это будет интересная битва, думал он. Достойный соперник.
Тарталья был высокого мнения о себе, и у него были на то основания. Он был уверен в себе, зная, что превосходит большинство. Но Чжун Ли, пожалуй, дал бы ему фору. Он смотрел на других так, будто вовсе не подозревал о возможности вызова, соперничества. В ком-то ещё Тарталья назвал бы это самоуверенностью, он часто видел её у других обладателей Глаз бога или порчи. Превосходство часто вело к ней, и Тарталья считал это естественным ходом вещей. Неестественно было обладать такой волей, чтобы не дать самомнению взять над собой верх. Тарталья гордился, что он из тех, кто способен трезво оценивать себя; это и делало его одним из лучших. Он хотел бы сказать “лучшим” — и вслух иногда говорил — но себе он не лгал: он был одним из лучших, этого не было достаточно, но он ещё в пути. Он станет лучшим.
Но в Чжун Ли было что-то другое. Он будто стоял над всеми и был на своём месте. Он не нуждался в бахвальстве, в том, чтобы что-то доказывать, не нуждался в признании — он был как король, ступающий по своей земле, где каждая травинка знает, что он её хозяин. И его подданные лишь склоняют головы и понижают голоса при виде него, ибо он не нуждается в ликовании или в доказательствах любви и уважения — он вовсе не думает о них, в сущности ему всё равно. Он на своём месте, и никому его не оспорить. Он словно бог среди смертных. Таким был Чжун Ли. Неизменно вежлив, неизменно слегка отстранён, неизменно безнадёжен, когда дело касалось денег. Остроумен, когда хотел быть остроумным, безразличен к подначкам, когда попадал впросак, а иногда — иногда на дне его глаз Тарталья замечал вспыхнувший огонь, страсть, гнев, и огонь этот тоже был будто огнём божества, который негоже видеть смертным, поэтому Чжун Ли скрывал его, и только цепкий взгляд Тартальи подмечал эти искры. Он столько раз пытался вызвать Чжун Ли на бой — и всегда безуспешно. О, как бы Тарталья хотел сразиться с ним. Он не представлял, каким может оказаться этот огонь, вырвавшись на волю, и это буквально грызло его изнутри, заставляя нетерпеливо перебирать пальцами скрещённых рук, глядя на Чжун Ли. Тарталье смертельно хотелось узнать, кто он и что за всем этим стоит. Он готов был бабушку свою поставить на то, что оно того стоит. Бабушка бы поняла. Она тоже была неглупой женщиной. И любопытной.
“За бабушку”, — подумал Тарталья и вальяжной походкой направился к Чжун Ли.
— Чжун Ли! Сколько лет, сколько зим!
— Не далее как три дня назад виделись, — вежливо ответил Чжун Ли и благосклонно склонил голову в приветствии.
Он даже здоровается, как чёртов король, подумал Тарталья. И ему это нравилось. Бабушка бы сказала: “Уши развесил ажно до валенок”. Тарталья сам это понимал. Пригласи его Чжун Ли прогуляться на сеновал, Тарталья без раздумий согласился бы.
Он улыбнулся этой мысли и сел за столик к Чжун Ли. Тот часто бывал здесь — сидел, пил чай и смотрел на закат. Иногда его можно было застать на том же месте несколько вечеров подряд, и складывалось впечатление, что он всегда здесь. А иногда он исчезал на дни или недели, и никто не знал, куда. Однажды Тарталья случайно увидел его бродящим в горах, у небольшого озера, берега которого были усыпаны золотыми цветами. Он, как всегда, хотел подойти, но что-то его удержало. Интуиция, которой Тарталья всегда доверял. Поэтому он просто смотрел, как Чжун Ли бродит среди цветов, погружённый в свои мысли, а потом тихо ушёл, оставшись незамеченным. Само место смутно напоминало ему что-то. Вернувшись, он покопался в книгах и нашёл упоминание легенды об Аждахе, древнем духе гор. Много интересных интересов у господина Чжун Ли, подумал он тогда.
Но сегодня Чжун Ли сидел за своим обычным столиком, Тарталья был рад его видеть, и всё любопытство, в отсутствие Чжун Ли уступавшее место другим страстям, вспыхнуло в нём с новой силой.
— Свободный вечер? — светски осведомился Чжун Ли.
Иногда Тарталье казалось, что Чжун Ли говорит что-то не из воспитания или привычки, а словно проводя какой-то непонятный эксперимент. Так же прозвучали и эти слова, несмотря на безупречный тон.
— Вроде того, — кивнул Тарталья и добавил насмешливо: — У меня их, кажется, не так много, как у вас, господин Чжун Ли. Так мало работы в похоронном бюро?
— Мы, кажется, переходили на ты, — заметил Чжун Ли, проигнорировав вопрос.
Тарталья пожал плечами и откинулся на спинку стула.
— Иногда просто невозможно удержаться и не проявить к тебе излишнее почтение, дружище.
“Дружище” было, конечно, уже перебором, но Чжун Ли не выказал недовольства.
Чжун Ли нравился этот парень. Они были знакомы не так давно, и инициатива, конечно, принадлежала Тарталье — он сам нашёл Чжун Ли и настойчиво свёл с ним знакомство. С тех пор время от времени он обращался за услугами или информацией. Чжун Ли оказывал услуги и делился информацией, когда это не шло вразрез с его собственными намерениями. Ему не было дела до махинаций Тартальи и последствий, иногда смертельных, к которым они приводили, если они не касались безопасности Ли Юэ. Но у Фатуи были свои интересы здесь, и, поддерживая контакт с Тартальей, Чжун Ли имел возможность контролировать их деятельность. И помимо этого — этот парень ему нравился.
Тарталья был всегда весел, не знал ни робости, ни страха, умел быть вежливым, но не обременял себя излишне и с Чжун Ли очень быстро начал говорить свободно и по-дружески. Чжун Ли знал о нём и многое другое. Тарталья был умён и хитёр, это не вызывало сомнений. Он был исключительно
