Юрий Симоненко
Стройотряд
Пролог. Кое-что о красной планете
Марс. Холодная пустыня, в которой нет ни травинки, ни кустика; не видно в россыпях камней ни змей, ни ящериц; в чёрном, усыпанном всегда яркими звёздами небе[1] не кружат птицы. Песок и камни, камни и песок, и редкий лёд – вот и всё разнообразие пейзажа. Иногда дует слабый медленный ветерок, но благодаря почти втрое меньшей, чем на Земле силе тяжести, ему удаётся взметать вверх лежащую повсюду пыль и песок, а когда поднимается буря, и небо из чёрного ненадолго становится красно-коричневым, летают даже камни. Здесь невозможно дышать. Вдохнув разреженный местный воздух, на девяносто пять процентов состоящий из углекислого газа, вы тотчас лишитесь сознания, а низкое давление заставит жидкости в вашем теле кипеть, несмотря на сильный мороз. Вы умрёте очень быстро. Но зато хорошо сохранитесь! Низкие температуры, нулевая влажность и отсутствие бактерий быстро превратят ваше тело в мумию, качество которой высоко оценили бы древние египтяне и сектанты-трансгуманисты[2]. Марс – мёртвая планета – идеальный склеп. А ещё Марс – это настоящий Клондайк. Здесь есть литий, рений, кобальт, цинк, уран, осмий, иридий, ниобий, палладий, родий, вольфрам, платина и, конечно же, золото. Много золота. И чтобы всё это добыть, на Марсе нужно жить. Не сидеть в скафандрах по футуристическим станциям с обилием неоновых подсветок, а ходить по улицам, гулять в парке, посещать библиотеку, может быть церковь, создавать семьи, рожать детей, и работать, конечно – добывать всё перечисленное и многое другое. Жить. А живут люди в городах.
Часть первая. Русские мертвецы
Когда маленький белый диск – здесь он в полтора раза меньше, чем в земном небе – весь появился меж холмами вдали, перекрасив тонкую видимую полоску атмосферы на близком горизонте из тёмно-синего, каковой та была ещё минуту назад, в светло-светло-голубой цвет, сидевший бездвижно на плоском багряном камне Сергей лишь прищурился, продолжая смотреть сквозь защитные стёкла очков на слепящий восход. Только когда светило стало подниматься над вершинами холмов, он принялся разминать шею, поворачивая голову влево и вправо. Холодный солнечный свет стремительно заливал лежавшую между ним и холмами вдали каменистую долину, на глазах укорачивая длинные тени от встопорщенных тут и там камней. На пятом повороте головы влево он заметил выглянувшего из-за полога близстоящей палатки Тахира.
– Сидишь… – сказал ему Тахир бесцветным голосом.
– Ага, – ответил Сергей, – сижу…
Он давно взял за обыкновение вставать затемно и встречать рассвет, сидя на этом плосковерхом валуне, неизвестно как здесь оказавшемся, – камень этот резко выделялся среди своих собратьев, – глядя на восток, где километрах в трёх от палаточного лагеря начиналась россыпь железистых холмов, высотой от полусотни до пяти-семи сотен метров, которые все называли «Ржавыми». Передние два холма в этой россыпи как бы срослись основаниями, и в сочетании с несколькими холмиками поменьше образовывали некоторое сходство с лежащим посреди пустыни двугорбым верблюдом. Последние несколько дней светило поднималось точно из низинки между холмами-горбами, в какой, порой без всякого седла, с комфортом размещаются земные бедуины.
Повертев головой, и после, покатав её с плеча на плечо, Сергей встал с камня, размял плечи, потянулся, громко хрустнув позвонками.
– Ну что, Тахирыч! Солнце светит выше ели… Давай, выводи ребят на построение!
Тахир молча кивнул и скрылся за пологом. Из палатки послышался его приглушённый голос и недолгая возня, после чего наружу, пригибаясь в проходе, выбрались сам Тахир и с ним Андрей Ильич – бывший полицейский óпер, мужик в летáх, но крепкий, коренастый, широкоплечий, как и все рабочие.
– Что, Серёга, пасёшь верблюда… – весело заметил мёртвый опер, проходя мимо. Он так каждое утро говорил. Андрей Ильич полжизни прослужил в МУРе, в шестьдесят вышел на пенсию, а через год – инфаркт…
– Ага, Ильич, пасу… – На освещённом холодным белым светом и без того бледном лице Сергея мелькнула почти живая улыбка.
Тахир с Андреем Ильичом пошагали к соседним палаткам: один – к ближней, другой – к дальней. Вскоре из палаток стали появляться их обитатели: Вован, Лёха и отец Никифор – из одной, и Майор, Палыч и Кац – из другой. Все были одеты в одинаковые синие комбинезоны с откинутыми на спину капюшонами, у всех на глазах очки-маски с жёлтыми стёклами и защитой от пыли.
Негромко переговариваясь, рабочие потянулись к стоявшему у камня Сергею, продолжавшему смотреть в сторону «верблюжьих горбов». Солнечные лучи, казалось, проникали вглубь пропитанной консервантами кожи, нагревали холодную плоть на сотую или даже десятую долю градуса (вряд ли, конечно, но Сергею нравилось так думать).
Высокий и оттого казавшийся худощавым, хотя он и весил под сотню кило (на Земле, разумеется), с закрытым в верхней части герметичными очками по-мужски красивым волевым лицом, одетый в точно такой же, как у остальных, плотный арамидный[3] комбез синего цвета, в армированных сталью ботинках из плотной резины и того же арамида, только чёрного, Сергей смотрелся эффектно на фоне утреннего марсианского пейзажа. Для большего форсу ему не хватало, разве что, какого-нибудь высокотехнологичного оружия в мосластых руках или меча при поясе… Этакий покоритель красной планеты, – в особенности женской половины её населения, если бы здесь таковое имелось. Инженер Лось[4], ни дать ни взять, только очень бледный, потому что мёртвый.
Сергей был здесь главным. Начальник стройотряда; главный инженер отделения Проекта освоения Марса на планете Марс; командир спецгруппы, о делах которой на Земле знали немногие, – только те, кому знать положено… – всё это он, Сергей Петрович Никитин, в прошлом – при жизни – подполковник Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации, для товарищей – просто «Сергей», или «Серёга», или «Серый»… Он не гоношился, воспринимал это спокойно, как должное. А чего ему, мёртвому?..
Когда восемь рабочих, включая бригадира Тахира, – тоже совершенно мёртвых, – выстроились полукругом позади, Сергей обернулся, окинул собравшихся быстрым ровным взглядом, после чего посмотрел в направлении дальней палатки, из которой появилась ещё одна фигура в таком же, как и остальные, комбинезоне. Фигура эта отличалась от остальных тем, что была отчётливо женской.
Невысокая, чуть выше ста шестидесяти сантиметров, плотно сбитая, с не по-модельному широкими бёдрами и мягкими покатыми плечами, фигура эта не была грузной или рыхлой. Наоборот, была скорее спортивной. Лишнего веса у идущей к собравшимся вместе мертвецам женщины не было ни единого килограмма.
– Доброе утро,
