ПРЕДИСЛОВИЕ
Победная весна 1945 года стала временем долгожданного триумфа Сталина. Красная Армия дошла до Эльбы, краснозвёздные крылья реяли в небе над всей Восточной Европой. Кремлёвский вождь мог быть доволен: несмотря на страшные поражения РККА в 1941—42 годах, несмотря на чудовищные потери (более сорока миллионов военнослужащих убитыми, тяжело ранеными и пленными), красный флаг всё же взвился над Рейхстагом.
Красная Армия, казалось бы, раздавленная германским танковым катком на обширных просторах от Бреста до Волги, сумела возродиться из пепла. Ценой невероятных усилий и жертв она одержала победу в самой кровопролитной войне в истории человечества.
Бои отгремели, и, говоря словами поэта, «тогда считать мы стали раны, товарищей считать». В частности, потери авиации не укладывались ни в какие прежние (довоенные) представления или нормы. По официальным данным советского Генерального штаба, впервые опубликованным через пятьдесят лет после войны, ВВС РККА и РККФ по состоянию на 22 июня 1941 года насчитывали около 32 тысяч самолётов, из них 20 тысяч боевых (8400 бомбардировщиков, 11500 истребителей, 100 штурмовиков). Однако весь этот гигантский авиапарк, равного которому не было нигде в мире, растаял, как снег под солнцем, в течение первых шести месяцев войны.[1] За июнь—декабрь 1941 года были потеряны почти 18 тысяч боевых самолётов!
В дальнейшем напряжённая работа авиационной промышленности СССР, осуществлявшаяся на пределе человеческих возможностей, а также поставки по ленд-лизу из США и Великобритании позволили восстановить боевой потенциал советских ВВС. По официальным данным, за годы войны на вооружение советской авиации поступили 115 600 боевых машин: около 20 тысяч бомбардировщиков, более 33 тысяч штурмовиков, почти 63 тысячи истребителей.[2]
Впрочем, вся советская статистика, в том числе военная, всегда вызывала очень большие сомнения. Это относится и к современной российской статистике. Цифры и факты, приводимые в официальной военно-исторической литературе, обычно противоречат друг другу. Приведём всего один пример. В 1993 году вышла книга, подготовленная историческим отделом Генерального штаба вооружённых сил России «Гриф секретности снят: Статистическое исследование» (название весьма впечатляющее!). В ней, помимо прочего, сообщается, что в период войны 1941—45 гг. советская авиация имела на вооружении в общей сложности 33 700 штурмовиков всех образцов. При этом авторы ссылаются на архивные сведения.
Но вот у меня в руках книга «Самолёты ОКБ имени Ильюшина», изданная ещё в 1990 году. Там сказано, что «советские самолётостроители дали фронту 36 163 самолёта Ил-2», т.е. приведена цифра, на 2463 машины превосходящая цифру из могучего статистического исследования генштабистов. Однако это ещё не всё. Через несколько страниц читаем: «с октября 1944 года первые серийные самолёты Ил-10 стали поступать на вооружение штурмовых авиаполков». А ведь на вооружении частей штурмовой авиации, помимо Ил-2 и Ил-10, в период войны состояли также самолёты И-5ЛШ, И-153БС, И-153П, ДИ-6, Р-5Ш, Р-5ССС, Су-2. Так сколько всего штурмовиков было в ВВС? И это только одна позиция. Как после этого можно верить другим цифрам?
Например, насколько соответствуют истине официальные данные о потерях советских ВВС в 1941—45 годах? Согласно им, за 46 месяцев и ещё две недели войны были безвозвратно потеряны 106 400 самолётов, в том числе 88 300 боевых машин (17 900 бомбардировщиков, 23 600 штурмовиков, 46 800 истребителей).
Но, независимо от степени правдивости этих цифр, в глаза сразу бросается одно обстоятельство: небоевые потери значительно превосходили боевые. Из общего количества 88,3 тысяч погибших самолётов боевого назначения противник сбил либо уничтожил на земле 43,1 тысячу, тогда как 45 тысяч машин погибли в результате аварий и катастроф.
Известны три главные причины столь странного соотношения потерь. Во-первых, недопустимо низкий уровень подготовки пилотов, которых ускоренно готовили для фронта по максимально упрощённым программам; во-вторых, неудовлетворительное качество авиационной техники; в-третьих, недисциплинированность лётного состава и руководителей полётов, не соблюдавших элементарные правила безопасности.
Погоня за количеством самолётов и лётчиков приводила к тому, что качественные показатели постоянно снижались. Да, в советских ВВС было немало замечательных лётчиков. Можно вспомнить таких, как Кожедуб, Покрышкин, Сафонов, Скоморохов, Колдунов, Боровых, Ворожейкин, Евстигнеев, Лавриненков, Покрышев, Речкалов и многих других, в лётном мастерстве ничем не уступавших прославленным асам Люфтваффе. Но ведь рядом с ними поднимались в воздух совсем неопытные «пацаны», большинство из которых погибало в первых боевых вылетах.
Хочется сказать, что гибель десятков тысяч пилотов лежит на совести московских начальников, только вот совести у них никогда не было. Для людей власти она является ненужным рудиментом. Высшее начальство постоянно требовало всё большего количества лётного состава для пополнения фронтовых полков. В результате молодых парней просто не учили тому, что требуется в бою. Два—три кратковременных учебных полёта на боевом самолёте, и скорее на фронт.
Нарком авиационной промышленности периода 1940—46 гг. А. И. Шахурин (1904—1975) в своих мемуарах приводит такой факт. Он спросил у курсантов, отправлявшихся из училища под Сталинград: «какой налёт имеете на боевых самолётах?» Последовал потрясающий ответ: «полтора-два часа, и то чаще всего на старых самолётах, редко кто летал на новых». Комментарии, как говорится, излишни.
А на фронте почти половина молодых лётчиков погибала в катастрофах, осваивая новую технику, ведь фронтовые условия совсем не подходят для учёбы. При таком уровне подготовки «красных военлётов» меньше удивляют, к примеру, итоги боевой деятельности немецкого аса Эриха Хартмана (1922—1993), сбившего за 30 месяцев (с 5 ноября 1942 г. по 8 мая 1945 г.) 352 советских самолёта.
Великая Отечественная война по-прежнему остаётся в России «неизвестной войной», подлинная история которой покрыта тщательно оберегаемым покровом тайны.
Об этой завесе секретности сказано уже многое и многими, однако «воз поныне там». Хорошо хоть то, что за последние 10—15 лет появилось много независимых исследователей. Они, подобно палеонтологам, по отдельным костям восстанавливающим облик давно вымерших ящеров, словно мозаику собирают по кусочкам истинную картину давно отгремевшей войны.
Кстати говоря, архивы Министерства обороны России и сейчас, через пятьдесят семь лет после окончания войны, наглухо закрыты для историков, не состоящих на государственной службе. Доступ к уникальным материалам разрешён лишь ограниченному числу лиц в погонах. То есть тем, кто в своих изысканиях до сих пор следуют схемам, отработанным в официальных публикациях времён Брежнева, типа 12-томной «Истории второй мировой войны». Рассказывать правду о войне, публиковать наиболее интересные документы они не способны, да и не хотят.
Впрочем, чего ожидать от людей, которых стали «историками» лишь потому, что так приказало «вышестоящее командование». Человека сняли с должности замполита батальона либо пропагандиста полка и назначили специалистом по военной истории. Он ведь в училище слушал
