Глава 1
Итак, июньским вечером в пятницу Гэррет Эндерсон упаковал чемодан в своей квартире в Хэмпстеде и вызвал по телефону такси, чтобы ехать на вокзал Ватерлоо.
Было бы неправдой сказать, что он совсем ничего не знал о семействе Баркли или о доме на Локте Сатаны и ни в какой степени не предчувствовал грядущие события.
Кроме того, учитывая необъяснимый случай с Фей Уордор…
Фей, Фей, Фей! Он должен забыть Фей и выбросить ее из головы раз и навсегда.
И все же…
Два дня тому назад, в среду, в той же самой квартире зазвонил телефон. Сидевший за пишущей машинкой Гэррет выругался, как всегда делал, когда телефонный звонок прерывал его размышления об очередном трудном абзаце. Но выражение его лица изменилось, когда он снял трубку и услышал знакомый, дружелюбный голос, который, однако, не смог сразу узнать.
– Слушай, Гэррет, я не намерен играть с тобой в угадайку. Это Ник Баркли.
– Ник! Как поживаешь?
– Хорошо, как никогда. А ты как, старый мошенник?
– Я имею в виду, где ты сейчас?
– В Лондоне, конечно, – ответил Ник. – Я редко звоню через Атлантику, в отличие от многих моих коллег. Говоря точнее, я в «Кларидже».
– Очередной молниеносный визит на бывшую родину?
– Ну…
– До того, как ты позвонил четыре года назад, в этом же месяце, продолжал Гэррет Эндерсон, – я не видел и не слышал тебя двадцать один год с тех пор, как мы оба были мальчишками, которым еще не исполнилось шестнадцати. Ты свалился как снег на голову – совсем как сейчас. Но и тогда я видел тебя не более получаса. Ты позвонил из аэропорта, заехал в город выпить и тут же в сопровождении фотографа отбыл в Марокко – узнать, как себя чувствуют местные жители после того, как их страна в пятьдесят шестом году обрела независимость, и написать разворот для иллюстрированного листка, который ты унаследовал. Кажется, он называется «Флэш»?
– Это отличный журнал, Гэррет.
– Не сомневаюсь. Так что, очередной молниеносный визит?
Ник Баркли снова заколебался.
– Нет, – ответил он наконец. – Конечно, я пробуду здесь не более одной-двух недель. Но это семейное дело – оно чертовски сложное, и мне многое в нем не нравится. Слушай, ты, старый замшелый пень, неужели ты настолько погряз в своих исторических архивах, что даже газет не читаешь?
– Читаю. Но даже если бы я этого не делал, новости передают по телевидению.
– Ну да, повсюду телевидение, – с горечью произнес Ник. – Как тебе, полагаю, известно, я унаследовал так называемую «журнальную империю» моего отца и Билла Уиллиса, – которая в наши дни стала не более популярна, чем прочие империи, – когда старик внезапно умер от сердечного приступа в прошлом марте.
– Да, было печально услышать о смерти твоего отца, Ник.
– Спасибо за письмо с соболезнованиями. Боюсь, я был слишком занят, чтобы ответить на него. Но я не об этом. – В голосе Ника послышались нотки нетерпения. – Речь идет о старом Кловисе – моем деде, который скончался в возрасте восьмидесяти пяти лет в том же месяце, что и отец. В результате у меня появились проблемы, которые мне абсолютно не нужны, тем более что они чреваты весьма неприятными последствиями. Я не желаю, чтобы дядя Пен покончил с собой или натворил еще каких-нибудь глупостей.
– Что-что?
– Послушай, не могли бы мы встретиться и поговорить?
– Да, конечно. Почему бы нам не пообедать вместе?
– С удовольствием, Гэррет. Когда и где?
– Давай встретимся в клубе «Феспис» около половины восьмого.
– В клубе «Феспис»?
– В «Ковент-Гардене» – это старейший театральный клуб в Лондоне. Я знаю, Ник, что ты в Америке уже четверть века – с тех пор, как Ник-старший забрал тебя из школы и эмигрировал в начале войны, вдрызг разругавшись с твоим дедом. Но не говори мне, что корреспондент твоего отличного журнала не в состоянии отыскать клуб «Феспис» в «Ковент-Гардене».
– Ладно, старина. Тысяча благодарностей. До скорого.
Гэррета Эндерсона забавляло, что он стал членом клуба «Феспис» и приспособился к той иронической комедии, какой стала его жизнь. Ученый-историк, Гэррет писал популярные биографии политических и литературных знаменитостей викторианской эпохи. Эти превосходные книги, проницательные и остроумные, создали ему солидную репутацию, но приносили более чем скромный доход, покуда его американскому агенту не пришло в голову превратить одну из них, «Маколи»[1], в бродвейский мюзикл.
Знаменитая труппа Хэлпина и Питерса, которой доверили постановку, обошлась с первоисточником весьма вольно. Томас Бэбингтон Маколи, «книга в брюках», как охарактеризовал его Сидни Смит[2], превратился в романтического героя, чей страстный роман с вымышленной дочерью графа вдохновил его на создание «Истории Англии» и в особенности «Путей Древнего Рима». Леди Холленд, прославившаяся своими приемами в ранневикторианские дни, дурачилась на сцене, словно персонаж грубого фарса, а одну из ее песен, «Какие книжки ты читал недавно?», впоследствии требовали бисировать почти на каждом представлении. Лирический монолог самого Маколи «Птичка на суку», который он пел своей возлюбленной на террасе палаты общин, заставлял трепетать чувствительные сердца. И таким образом, на столь «достоверном» политическом и литературном фоне Лондона тридцатых-сороковых годов прошлого столетия родился мюзикл под названием «Дворец дяди Тома».
Гэррет, приглашенный в Нью-Йорк его поклонниками, видел, куда идут дела, но он уже подписал контракт и был бессилен что-либо изменить. Несмотря на протесты некоторых критиков, «Дворец дяди Тома» стал хитом сезона.
– Неужели тебя не бесит, – спрашивали Гэррета друзья, – что они оставили от подлинной истории мокрое место?
– Сначала бесило, а потом стало забавлять. Если ты не в силах чего-либо изменить, самое лучшее – смеяться над этим. Кроме того…
Кроме того, мог бы он добавить, фантастический успех «Дворца дяди Тома» навсегда избавил его от денежных затруднений, не только стимулировав продажу более ранних книг, но и создав возможность писать следующие так, как ему хотелось, без каких-либо возражений со стороны издателей.
В итоге Гэррет Эндерсон, которому недавно исполнилось сорок и которому иногда казалось (без особых оснований), что он уже начинает чувствовать свой возраст, мог считаться везучим человеком. Не то чтобы счастливым, а именно везучим. Худощавый, энергичный, отнюдь не урод, возможно, слегка беспечный и увлекающийся, Гэррет тем не менее обладал надежным «противовесом» в виде саркастического чувства юмора. Он был вполне респектабельным гражданином, спокойным, здравомыслящим и наделенным чувством ответственности. Некоторые даже склонны были считать его довольно чопорным.
