Посвящается Фредерику Дэнни[1]— вдохновителю многих из этих историй
На краю письменного стола заместителя комиссара находилась газета, сложенная таким образом, что был виден край заголовка «Судья Мортлейк убит…». На ней лежал бланк рапорта, исписанный аккуратным почерком инспектора Пейджа, а на нем — спусковыми крючками друг к другу — револьвер «айвор-джонсон» 38-го калибра и пистолет браунинг 32-го калибра.
Еще не было и одиннадцати утра, однако над столом горела лампа под зеленым абажуром, так как за окнами, выходящими на набережную Виктории, был пасмурный, дождливый день. Полковник Маркуис, заместитель комиссара столичной полиции, откинулся на спинку кресла, попыхивая сигаретой. Это был высокий, худощавый мужчина, чьи плотные, сморщенные веки придавали лицу несколько язвительное выражение. Его нельзя было назвать лысым, но седые волосы начали редеть, словно выражая сочувствие очень коротко подстриженным усам. Костлявое лицо выдавало отставного военного, а причина отставки — хромота — становилась очевидной, как только он вставал. Но в его маленьких блестящих глазках светился юмор.
— Да? — осведомился он.
Хотя инспектор Пейдж был молод и честолюбив, сейчас он выглядел мрачным, как день за окнами.
— Суперинтендент сказал, что предупредил вас, сэр, — отозвался Джон Пейдж. — Я здесь по двум поводам. Во-первых, чтобы предложить отправить меня в отставку…
Полковник фыркнул.
— А во-вторых, просить этого не делать.
— Так-то лучше, — усмехнулся заместитель комиссара. — Ну и какова же причина этой двойной просьбы?
— Дело Мортлейка, сэр. Оно не имеет смысла. Как вы можете судить по моему рапорту…
— Я не читал ваш рапорт, — прервал полковник Маркуис. — И не собираюсь этого делать, видит бог. Мне скучно, инспектор Пейдж, смертельно скучно. А дело Мортлейка не выглядит особенно интересным. Конечно, это очень неприятно, — поспешно добавил он. — Но поправьте меня, если я ошибаюсь. Судья Мортлейк, недавно ушедший в отставку, работал в Центральном уголовном суде. Он был, что называется, «судьей в алом» и председательствовал в зале номер один при рассмотрении серьезных преступлений типа преднамеренного и непредумышленного убийства. Некоторое время тому назад он приговорил человека по фамилии Уайт к пятнадцати ударам плетью и восемнадцати месяцам каторжных работ за ограбление с применением насилия. Уайт угрожал судье. В этом нет ничего нового — все закоренелые уголовники так делают. Разница в том, что, выйдя из тюрьмы, Уайт осуществил свою угрозу и убил судью. — Заместитель комиссара нахмурился. — Разве в этом есть какие-то сомнения?
Пейдж покачал головой:
— Нет, сэр. Мортлейка убили выстрелом в грудь вчера в половине шестого вечера. Сержант Борден и я практически видели это. Мортлейк был наедине с Уайтом в павильоне на участке, прилегающем к дому судьи. Никто другой не мог к нему подобраться, а тем более застрелить его. Так что, если Уайт не стрелял в судью, дело выглядит невероятным. Но беда в том, что оно выглядит таким же, даже если это сделал Уайт.
На веснушчатом лице полковника Маркуиса отразился интерес.
— Продолжайте, — сказал он.
— Прежде всего, хочу познакомить вас с персонажами этой истории. — Пейдж раскрыл газету, на передней полосе которой была большая фотография судьи в мантии. На ней был изображен маленький человечек в парике, под которым виднелось мягкое, почти кроткое лицо. — Не знаю, были ли вы с ним знакомы.
— Нет. Но я слышал, что в судейском кресле он был весьма активен.
— Мортлейк ушел в отставку в семьдесят два года — для судьи это рано. Очевидно, ум его оставался острым, как прежде. Но самая примечательная его черта — мягкость и снисходительность. Я просматривал его речь, где он не одобряет использование плети.
— Тем не менее он приговорил этого Уайта к пятнадцати ударам?
— Да, сэр. Это другая сторона дела, которую никто не может понять. — Пейдж поколебался. — Теперь что касается этого парня, Гейбриэла Уайта. Он не закоренелый уголовник — это было его первое преступление. Парень молод, красив, как киноактер, правда, его манеры отдают театральностью, на мой вкус. К тому же он хорошо образован, и, по-видимому, Гейбриэл Уайт — не настоящее его имя, хотя мы не стали это выяснять, убедившись, что в полицейских архивах он не фигурирует.
История насчет ограбления с применением насилия выглядит весьма безобразно, если только Уайт действительно в этом повинен. Жертвой стала старуха, державшая табачную лавку в Попларе[2]и слывшая скрягой. Однажды туманным вечером кто-то вошел к ней в лавку под предлогом покупки сигарет, стал наносить ей жестокие удары по лицу, даже когда она потеряла сознание, и убрался оттуда с двумя фунтовыми купюрами и мелочью из кассы. Гейбриэла Уайта схватили на бегу. В кармане у него нашли одну из украденных банкнот, идентифицированную по номеру, и запечатанную пачку сигарет, хотя выяснилось, что он не курит. Он говорил, что, когда шел по улице, кто-то налетел на него в тумане, сунул руку ему в карман и убежал. Уайт подумал, что стал жертвой карманника, и побежал следом за ним, но обнаружил, что у него не только ничего не украли, а, напротив, что-то положили ему в карман. В этот момент его остановил констебль.
Пейдж снова заколебался.
— Понимаете, сэр, в обвинении было несколько слабых пунктов. Прежде всего, старуха не могла с уверенностью опознать в Уайте напавшего на нее. Если бы у него были опытный адвокат и другой судья, не сомневаюсь, что его бы оправдали. Но вместо того, чтобы согласиться на защитника, которого ему хотел предоставить суд, этот болван решил защищать себя сам. К тому же его поведение в суде не вызывало сочувствия и настроило судью против него. Старый Мортлейк практически приказал жюри признать его виновным. Когда судья спросил Уайта, есть ли у него возражения против приговора, он ответил: «Вы дурак, и я вскоре с вами встречусь». Очевидно, это восприняли как угрозу. Тем не менее он едва не свалился в обморок, когда Мортлейк приговорил его к пятнадцати ударам плетью.
— Знаете, Пейдж, мне это не нравится, — промолвил заместитель комиссара. — Разве не было оснований для обжалования?
— Уайт не стал подавать апелляцию. Он больше ничего не сказал, хотя, как мне говорили, с трудом перенес порку. Но мнения о нем противоречивы, сэр. Некоторые высказывались в его пользу, а некоторые — против него. Он отбыл наказание в Уормвуд-Скрабс. Начальник тюрьмы и тюремный врач дают о нем прекрасные отзывы, но капеллан и сержант Борден, который арестовал Уайта, говорят, что он порочен насквозь. Как бы то ни было, Уайт был образцовым заключенным. Отбыв традиционную шестую часть приговора, он был досрочно освобожден за хорошее поведение шесть недель назад — 24 сентября.
