Книга Такой сложный русский язык - Юнта Вереск

Глава 1

13 января, суббота

Забежал Франциско, Надю искал, а нашел меня. Сидим, чаи гоняем. Он байки травит о том, как русский язык учил. И как влипал с разными недобросовестными подсказками юморных однокурсников. Это теперь он, пятикурсник уже, связно лопочет, а когда начинал, было смешно.

— Хотел у бабули одной теплые носки купить у метро, но у нее сдачи не было. Я в киоск заглядываю, и прошу: «раздевайся на тысячу рублей». Это так меня сосед научил. Тетка в киоске мелкая, щуплая, старая, глаза выпучила и как заверезжит: «Ты что это, шельмец, задумал?», а рядом со мной дама такая стоит, фигуристая, вся в мехах. Прищурилась, оглядывая меня, потом говорит: «Пойдем ко мне, я тебе бесплатно дам». Я глазами хлопаю, понять ничего не могу, еще же плохо язык знал, но понял, что надо с ней куда-то пойти. Иду за ней. Дом прямо там, рядом. Заходим, она шубу на пол роняет, и на меня набрасывается. Пытается куртку с меня снять. Ой, думаю, ограбить хочет. Еле отбился. И убежал. Вечером сидел, вспоминал, решил, что зря убежал, ей вряд ли моя куртка была нужна.

Мы с ним хохочем.

* * *

— А помнишь песню про часы? — спрашиваю.

— Конечно! Глупо получилось.

Это я вспомнила, как сидели как-то компанией, с гитарой, пели песни. И тут Франциско просит: спойте песню про часы. Мы переглядываемся, вспоминаем.

— Старинные часы еще идут?

— Нет, другая.

— Часы тик-так?

— Нет, — трясет головой.

Перебираем все песни, в которой есть часы, потом машем рукой: надоело. И начали петь кто что вспомнит. Часа через два Франциско вдруг подскакивает:

— Вот эта песня! Про часы!

«По аэродрому, по аэродрому лайнер пробежал как по судьбе…. И бегут быстрее всех часов на свете эти электронные часы…»

Снова хохочем.

* * *

— Стою, отвечаю на семинаре, вдруг слово забыл, — говорит Франциско. — Оглядываю всех, может кто-то подскажет, но все молчат. Не выдержал я, и как рявкну: «Простите, не помню я, скажите, как по-русски “самолет”». Все переглядываются, а преподаватель спрашивает: «Может быть аэроплан?», я киваю, а вся группа начинает тихонько ржать. Преподаватель трет очки, потом спрашивает у всех: «У вас что, есть другая версия?» Тут и я заржал, дошло, наконец, что самолет это по-русски, а по-нашему avión.

* * *

Ржали мы ржали, он еще байки рассказывал и про магазины, и про лекции.

И как к нему в постель аспирантка прыгнула, тоже не разобралась в его плохом русском, но в итоге получилось здорово, потом с ней еще полгода дружил, уж очень страстная была, а потом защитила свою диссертацию и уехала.

— У нее поезд утром, а мы всю ночь не спали. То в постель прыгали, то чай пили, поплакали оба, но любую скорбь постель вылечит. Потом пошли с ее друзьями провожать на вокзал, у нее вещей много было. Загрузили в поезд. И мне так захотелось с ней там остаться, в вагоне. Но тут зашел один такой… армянин, кажется. Большой и веселый. Пришлось быстро прощаться, чмокнул ее в щеку и вышел, она еще с друзьями пообнималась, а потом поезд ушел. А потом она мне письмо прислала. Тот ее сосед в поезде… В общем, скрасил ей дорогу, так что домой к мужу она веселая приехала, словно как меня забыла. А я вот целый месяц грустный ходил, пока еще с одной студенткой не познакомился. Но она тоже уехала. А теперь вот с Надей, но теперь уже не она меня, а я ее оставлю, закончу летом университет, домой уеду, а ей еще год учиться…

Ох, зря ее упомянул. Словно услышала, тут же пришла эта самая Надя, и все испортила. Забрала Франциско, и они ушли трахаться. А мне пришлось садиться за ненавистную курсовую. Никакой справедливости на свете.