Грубеют души и сердца.
Пролог
Семат, Марокко
– Мадам Вилькок?
Она приоткрыла левый глаз, и в образовавшуюся щель хлынул теплый желтый свет. Перед ней возникла размытая фигура в белом. Она закрыла глаз.
– Мадам Вилькок?
Откуда-то донесся пронзительный писк. На этот раз она открыла оба глаза. Она лежала на неудобной кровати, окруженной с обеих сторон грязными занавесками.
– Мадам Вилькок?
Она с трудом повернула голову. Мужчина в чем-то похожем на военную форму сидел на стуле, придвинутом к кровати, наклонившись вперед и внимательно наблюдая за ней. Пухлое лицо его казалось кукольным. Он не улыбался.
– Мадам Вилькок, – произнес он в четвертый раз.
– Хелен? – Голос ее звучал прерывисто.
– Хелен, – он кивнул. – Вы знаете, где вы?
Она огляделась:
– В больнице?
– Верно. У вас была тяжелая ночь.
– Тяжелая ночь?
– Очень тяжелая.
Она издала непроизвольный смешок. Мужчина нахмурился, он явно был раздражен. Вдруг слева зашуршала занавеска – оба повернули головы. Вошла женщина в белом платке и белом жакете. Медсестра? Она склонилась над кроватью и тепло улыбнулась. Произнесла что-то на иностранном языке и разгладила тонкое одеяло.
Затем резким тоном заговорила с мужчиной. Он встал, подняв ладони в примирительном жесте. Холодно улыбнулся, отодвинул занавеску и вышел.
Молодая женщина на кровати повернулась к медсестре, но та уже уходила.
– Подождите, – хрипло позвала она. Сестра или не услышала ее, или предпочла не обращать внимания.
Женщина осталась одна.
Ее взгляд задержался на потолке, испещренном коричневыми водяными потеками. Она попыталась сесть, но помешал гипс на левом запястье. И тут она почувствовала боль – болело все.
Она посмотрела на пустой стул, на котором раньше сидел мужчина, называвший ее мадам Вилькок. Информация казалась важной, но поместить ее в какой-либо значимый контекст не удавалось. Она снова закрыла глаза.
Через несколько минут – а может, и часов – занавеску снова отдернули. Медсестра вернулась с другим мужчиной.
– Мадам Уилкокс, – обратился он к ней. – Я рад, что вы пришли в себя.
Он говорил по-английски гораздо четче, чем большинство носителей языка, старательно отделяя каждое слово.
– Я доктор Тази. Я был на вызове, когда вас привезли вчера вечером с переломом двух ребер, сломанным запястьем и гематомами на лице и теле. Мне сказали, что вы попали в автомобильную аварию. Мы часто сталкиваемся с подобными травмами, вызванными подушками безопасности. Вам повезло, могло быть и хуже.
Медсестра, словно по сигналу, протянула ей одноразовый стаканчик с водой и большую белую таблетку.
– Гидрокодон. Снимет боль, – сказал доктор. – Я вернусь после полудня, чтобы оценить ваше состояние, но не вижу причин задерживать вас до завтра. А пока отдыхайте, мадам Уилкокс. – Он вышел, медсестра тут же выскользнула следом.
Мадам Уилкокс. Она беззвучно произнесла имя. Хелен.
Свет исчез, и ею снова овладел сон.
Часть I
1
Две девушки поднимались по узкой лестнице на звуки смеха и музыки. Флоренс Дэрроу, шедшая впереди, провела рукой по красной кирпичной стене.
– Есть что-то извращенное в том, чтобы проводить здесь издательские вечеринки, – сказала она.
Обе они работали ассистентами редактора в «Форрестер Букс», и сегодня был корпоратив, который каждый год устраивали на втором этаже темного бара «Библиотека», оформленного по мотивам попсовых книжек.
– Это все равно что проводить саммит ООН в Диснейленде.
– Точно, – вполголоса согласилась Люси Ганд. Во время подъема узкое платье ее задралось и теперь собралось на бедрах.
Они добрались до бара и вошли внутрь осматриваясь. Вечеринка началась всего полчаса назад, но над толпой, будто смог, уже висел громкий гул. Почти сотня человек – с некоторыми они вместе работали, многих видели впервые – успела сбиться в группки. Флоренс не хотела приезжать слишком рано, но рассчитывала, что они найдут для себя местечко. Девушки оглядели помещение в поисках знакомых и дружелюбных лиц, но никого не нашли.
– Может, сначала выпьем? – предложила Флоренс.
Люси кивнула.
Обе начали работать в «Форрестере» почти два года назад, и Флоренс сразу почувствовала безоговорочную преданность со стороны Люси.
По идее, Люси была именно такой подругой, какую Флоренс надеялась обрести в Нью-Йорке, – выросла в Амхерсте, в семье преподавателей английского языка на кафедре местного университета; отец был автором подробнейшей биографии Натаниэля Готорна. Флоренс провела с ними свой первый День благодарения после переезда: она пришла в восторг, обнаружив, что их старый, заполненный книгами дом находится совсем рядом с домом Эмили Дикинсон. Это была та интеллектуальная идиллия, о которой Флоренс всегда мечтала и намека на которую не было в тесной квартире ее матери в Порт-Ориндже.
Однако в действительности Люси не хватало уверенности и интеллектуальной искушенности, которая Флоренс казалась естественной для девушки, выросшей в такой среде. Люси была мучительно застенчива, и Флоренс иногда подозревала, что мать посоветовала ей завести в Нью-Йорке хотя бы одну подругу и тогда все у нее будет в порядке. Флоренс была первой, кого Люси встретила в «Форрестере».
Они никогда по-настоящему не были вовлечены в жизнь компании, главным образом потому, что Люси не пыталась, а Флоренс не преуспела. А поскольку Флоренс оборвала все связи со старыми друзьями из Флориды – свое прошлое она представляла в виде гангренозной конечности, которую ради высшего блага следовало отрезать, – Люси, в сущности, была ее единственной подругой.
Сквозь толпу, мимо длинного стола, заваленного виноградом и сыром, они пробрались вглубь зала к внушительному бару из красного дерева. Бармен в черном атласном жилете улыбнулся кому-то, глядя поверх их голов. Они, по-видимому, не попадали в категорию тех, кто заслуживал его безраздельного внимания. Люси привыкла к тому, что ее не замечают, казалось даже, что ее это вполне устраивает, но Флоренс, имевшую достаточный успех у мужчин, задевало, когда ее игнорировали.
