Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 2
Андрей Пантелеев
Изгой
— Гаспар!
Я поднял голову с парты. Ох, как же болит! Еще и чернила отпечатались на лбу.
— Гаспар! Ты опять не спал всю ночь? Я же предупреждал тебя!
Растерев как следует лоб, в надежде унять боль, я ответил преподавателю, как всегда, неуверенно:
— Да, да… простите. Больше это не повторится, обещаю.
— Ты это уже второй месяц обещаешь! — мой смуглый кудрявый приятель решил похихикать надо мной. Вот сейчас тебе сделают замечание, вот и похихикаешь!
— Наки!
— Да, профессор? — приятель поднялся из узкой парты.
— Соблюдай рамки! — профессор посадил Наки на место, но отрываться с расспросами на мне не закончил:
— Гаспар, скажи пожалуйста, сколько нужно сложить "О", чтобы получить твердую "Z"?
Я не знал ответа на эту задачу. Не знал не потому, что не хотел. А потому, что не видел в ответе хоть какой-нибудь логики. Изо дня в день нам внушали, что три латинские буквы — покровители нашей судьбы, и мы должны подчиняться законам каждой из них. А если не будем — станем такими же, как унитарийцы, они же — блюстители разрухи и беспорядка. Вот только правда была в том, что ни те, что помешаны на латинице, ни те, что боготворят древнюю паучью символику, не желают нам достойной жизни. Мы для них — расходный материал, игрушки, что приносят прибыль и кормят самых сильных из них, богатых и обеспеченных. Кормежка происходит супом, что разлит в огромном котле на главной площади города «О» — на площади «V», когда-то названной «Площадью Победы (Виктории)».
— Ты не знаешь?
Я повертел головой.
— Что ж, а сколько необходимо сбить унитарийцев, чтобы наши танки наконец продвинулись к городу Костылев?
Мои глаза бегали по всему помещению. Проклятая комната, узкая, прямо как мышление всякого, кто со мной учится в ней. Тетрадки из туалетной бумаги, ненаточенные карандаши, парты с сидушками, сделанные черт знает из чего! А еще — бесконечный холод. Не столько из продуваемых окон, сколько со стороны одноклассников.
— Я не знаю.
— Ладно, кто поможет?
Остальное у меня не было сил слушать. Да и спать уже мне не шибко хотелось: просто представьте, какого это спать в помещении, в котором на тебя со всех сторон смотрят лысые дядьки с обрусевшими мордами и синяками под глазами.
Неторопливо я плелся домой. Мой путь был короток, но полон опасностей. Окутавшие двор пятиэтажек ряды гаражного кооператива с каждым днем обретали новые сюжеты и лозунги на бетонных и железных стенах. "УНИТАРИЙЦЫ = УБИЙЦЫ", "СЛАВА V". Конечно, оное повторялось, неоднократно. Кто, и зачем пишет все это?
Иностранцев активно вылавливали. Черные легионеры с латинской надписью «Pro mundi beneficio» избивали очередного ослушавшегося «Доктрины». Прямо на моих глазах. Страх приказал мне идти дальше.
Кирпичное наследие мирной эпохи светилось огоньками в запыленных окнах. Трехэтажный одноподъездный домик встречал меня, кожаная дверь раскрылась, раздалось мяуканье кошки, мать приветствовала меня. Холод остался позади.
— Гаспар, обед будет готов через час. Сделай пока что уроки.
К черту! Сами учите свою «Доктрину шовинизма»! — подумал я про себя. Кто надо — ответит!
Я уселся в своей комнате — единственном месте, свободном от латиницы. Единственное, на обоях через каждые полмиллиметра в строчку бежало одно и то же слово «SI». До чего мы докатились!
Каменный истукан смотрел на меня из дальнего угла. Когда-то на его месте стоял другой, поприятнее и красивше на вид, но его пришлось выкинуть. Ибо «не положено», как говорилось в «Доктрине».
— А может, не все потеряно? А дай-ка напишу об этом! Может и остальные так считают?
Помимо бесконечных повторений и перезаучиваний «Доктрины», на дом нам давали писать сочинения. На этот раз тема звучала «Что день грядущий нам готовит?». Довольно просто, подумалось мне. И я написал.
На следующее утро, после того как сопротивление унитарийцам формально закончилось, то есть так и не достигнув исходных целей (полный разгром и разоружение), я заметил обострившееся волнение в глазах всякого, кто сидел со мной в классе. Профессор выглядел так, будто сегодняшним утром он лишился всего нажитого, работы и денег. Ведь именно последнее было самым главным показателем успешности всякого законопослушного гражданина, верного последователя «Доктрины». И восхваление латиницы, как же без нее. Похоже, учащиеся и преподаватель были на грани разочарования во всем том, чем их кормили последние несколько лет власть имущие.
— Кто же? Как же мы? Я не понимаю! Они ведь говорили… — стонал в своем кресле наш безумный преподаватель.
— Профессор, можно, пожалуйста, я прочитаю свое сочинение?
Не проронив ни слова, он указал мне рукою идти к доске.
Я вышел. И все ахнули. Профессор перебил меня на полуслове:
— Гаспар, погоди, зачем ты нам детально описываешь вчерашний день?
Я отвел взгляд от текста и взглянул на аудиторию.
— Наверно, потому что он ничем не отличен от сегодняшнего? Те же двери, те же окна, та же серость, та же злость. Та же несправедливость!
Класс завопил.
— Предатель!
— Да как ты смеешь?
— Не нравится что-то, так вали вон из класса! И из страны!
— Эй, смотрите, а Наки тихонечко уселся, небось заодно с ним!
Эти, и множество других реплик отскакивали от одной стены класса к другой. Профессор, наконец, не выдержал, и попросил тишины.
— Немедленно прекратить галдеж! Гаспар, ты в своем уме? Ты зачем позоришь меня и своих одноклассников? Какие еще иностранцы? Какая тебе серость? Какая, наконец, справедливость?
— А вы считаете, что все справедливо?
— Я считаю, что справедливости на свете нет, и быть не может! Есть только путь, вселенское, к которому тянешься! А почему вы, юноша, говорите иначе, вот это мне совершенно непонятно. Вы что, не учили «Доктрину»? Дети, кто учил «Доктрину», назовите, пожалуйста, главный ее тезис!
С места поднялся Рабби, пухленький задира-расист (о его расизме никто «ничего не знал», точнее просто поощряли его отнюдь негуманные действия (издевательства над кошками и драки с чернокожими), особенно учителя, ибо негоже, согласно «Доктрине», «несогласным с латиницей жить на нашей земле, а еще работу «черным» у всех подряд отнимать»).
— «Удобства — это не к нам! Нам они не требуются!» — звонко процитировал пухляш начальные строки «Доктрины».
Все, за исключением меня и Наки, похлопали Рабби.
— Теперь ты вспомнил, Гаспар? Понял, что ты в меньшинстве против «Доктрины»? Такими мыслями, как у тебя, могут разбрасываться только унитарийцы, или откровенные предатели! Скажи мне, Гаспар, ты ведь против насилия унитарийцев?
— Я против насилия унитарийцев.
— А против
Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 2
