А. Назарова
Голубая заячья кровь
Уж давно в лесу дремучем не показывался волк. Живут зверьки себе преспокойненько, горя и печали не ведая. Каждый дело своё знает и безропотно делает. Стал лес культурой обживаться: кроты с бобрами библиотеку построили да сцену сколотили, птички стали песни разучивать, да по утрам выступать, белочки танцы ставить начали.
Заяц тоже решил не отставать — начал в библиотеку похаживать, да книжки про собратьев своих поглядывать.
Как-то раз попалась ему на глаза книжка с картинками. Заяц очень обрадовался такой находке, ведь читать-то он не умел, а картинки рассматривать — учиться не надо. Так уж получилось, что в жизни своей заяц только с местными обитателями и общался: птичками, белочками, кротами, да другими зайцами. Увидел он в книжке кролика в голубой шёрсточке и ахнул, за сердце схватившись:
— Соседушки милые, посмотрите на брата моего — зайца, на шёрстку его небесную!
Столпились зверушки вокруг него, смотрят на картинку в книге. То на зайца посмотрят, то, обратно, на кролика. Белочка вдруг спрашивает:
— Что же у брата твоего шерсть голубая?
Заяц отвечает:
— Правильно подметила ты, белочка — шёрстка голубая. Оттого голубая она, что кровь голубая у нас, зайцев, то есть знатная, благородная!
— А что ж у тебя шерсть серая, — спросил бобр, — а не голубая?
— А то серая, что живу я в других условиях, серых, не знатных и не благородных! — произнёс жалостливо заяц.
И с тех пор будто подменили зайца. Каждый день он жаловался про жизнь свою серую, про то, что род свой позорит. То белочка, выпучив глаза, его жалеет, то крот с бобрами головой качают, слушая заячьи жалобы. И настолько привыкли лесные жители зайца жалеть, что и сами не заметили, как стали жить только в заячью угоду, забыв и про свои проблемы.
Жил раньше заяц в норке под землей, а сейчас дупло на высоком дереве ему подавай. Продолбили дятлы дупло ему, а бобры ступеньки сколотили.
Как только обжился заяц в новом жилище, так шёрстку свою осматривать стал: не начала ли она голубой становиться. Но даже и оттенка на своей шёрстке голубого не нашёл.
Понял тогда горемыка, что наверно он кушает не то, что положено. Стал он белочек тогда просить орешки таскать ему, да чтоб зубки свои сберечь — просил чистить их. Прошла неделя-другая. Не голубеет заячья шёрстка. Снова сидит он в раздумьях. Наконец, смекнул: не заячье это дело — по ступеньках вверх-вниз бегать. Тут вспомнил он и про птичек. Стали птички еду да воду приносить ему прямо в дупло.
Хорошая жизнь у зайца началась, спокойная, сытная. Взглянул он в зеркало как-то раз и увидел, что шёрстка его блестящая стала, длинная, густая. Щечки пухлые, глазки довольные. Да и зубки заискрились белизной. Обрадовался тогда косой: еще чуть-чуть и шёрстка заголубеет.
Всё реже и реже выходит заяц из дупла своего. Всё больше лоснится его покров. Но не унимается зверь, стал просить соседей своих на «Вы» к нему обращаться, да приговаривать «Ваше Величество»:
— Уж вы соседушки, проявите уважение и важность к моей персоне, то бишь и шёрсткой своей порадую вас.
Переглянулись зверушки, пожали плечами, мол, делать нечего, заячий род спасать надо, и повиновались зайцу.
Прошла неделя-другая, показалось зайцу, что жизнь его однообразная, скучная, оттого и серая. Да и соседи его прекрасней и моложе не становятся, всё делами каждодневными занимаются. Понял заяц, что необычная жизнь ему нужна. Решил он с дупла своего слезть да вокруг оглядеться, вдруг необычное что увидит. Но по земле наравне со всеми негоже ему ходить. Забрался он на камень высокий.
Вот сидит, Его Величество, Заяц, на высоком камне. В одной руке держит морковку позолоченной вилочкой, во второй — лист капусточки с овсяной присыпочкой, что белочки да птички принесли ему, а сам смотрит на небо, да приговаривает:
— Вот ты, небо, голубое-голубое, знать кровь у нас с тобой общая. Высоко ты сидишь, вот и я высоко сел, чтоб на тебя похожим быть.
И тут заяц как соскочит, да как крикнет:
— Знаю я, чего мне не хватает! На небо мне надо улететь, там и окрасится моя шкурка.
Камень высоким был, и зайца на нём далеко видать было и громко слышно. Услыхал волк зайца, да побежал в его сторону. Не успел заяц и глазом моргнуть, как волк тут как тут. Увидал косой волка и ну бежать, да бока толстые не позволили — кубарем скатился он с камня. А у волка серого ноги худые, быстрые, а желудок-то пустой уж несколько дней. Начал заяц метаться из стороны в сторону, да ноги заплетаются. Видит, с куста птички свистят ему и головой в сторону кустов показывают. Метнулся он к кустам — там уж белочки его поджидают, чтоб в дупло подкинуть. Да не тут-то было, тяжёлый стал заяц, не поднять, а шёрстка гладкая, скользит по беличьим лапкам. Помучались белочки, да ничего уж не поделать: «Спасайся, заяц, сам», — сказали и разбежались по стволам деревьев. Оглянулся косой, а волк уж позади стоит, клыки да когти свои точит, к обеду готовится. Сидит заяц на сырой земле и думает: «Не спасёт меня шерсть голубая от пасти волчьей, а лапы прыткие спасут, да бока худые. Вот съест он меня и на этом жизнь моя закончится, а ведь кроме дупла своего, да орешков сладких я в жизни и не видел ничего. Вот умру я, а по мне и грустить никто не будет, вздохнут только облегчённо все. Ведь добра да толку от меня никому и не было».
Сидит заяц и от страха не чувствует, как кроты под ним яму прорыли, провалился в неё косой и потерялся из виду у волка. Походил серый вокруг, не нашёл зайца и скрылся из лесу.
А как вышел заяц из ямы, так к нему подбежали лесные жители, хотели скорее в дупло его забросить. Да только отказался заяц, отошёл в сторонку, опустил вниз глаза свои и прощения просить начал у всех.
— А жить я буду как раньше, в норке под землёй, по соседству с кротами.
— А как же шёрстка твоя, ведь серой так и останется, — в голос спросили лесные соседи.
— А с серой жить интересней, — улыбнулся заяц.
— И безопасней, — засмеялись белочки.
