Врата
*
На вершине горы, куда я с горем пополам – рюкзаком на спине и ноющей поясницей – забралась, обнаружились тории.
Гора, конечно, была умеренно пологой, и вершина представляла собой небольшую плоскость, а не острые пики, но откуда в глухом лесу близ глухой деревеньки взялись ворота, ведущие по обыкновению к синтоистскому храму?
Не храму, конечно, – дзиндзя. Понятие храма в Японии не прижилось. Святилище – так будет правильно.
Никакого дзиндзя за ториями не было. Просто ворота в никуда. Я плюхнулась на землю и прислонилась спиной к монументальному столбу, устало вздыхая. Моя подруга и сокурсница Каэдэ – пишется как «дерево» и рядом «ветер»[1] – сильно переживала, что вынуждена оставить гостью наедине с собой, и я бессчетное количество раз заверила, что с удовольствием отправлюсь в небольшое пешее путешествие одна, благо заблудиться здесь было просто негде. Я и сама успела поверить, что восхождение волшебным образом вдохновит меня, заставив позабыть о предательстве жениха.
Не жениха – любовника. Сожителя. Кольцами и клятвами мы не обменивались, а что свадьбу обсуждали и любовь вроде до гроба… Ну, как обсуждали, так и перестали. А любовь вообще живет три года.
В глазах зажгло.
Я зажмурилась, досчитала до пяти, убеждая себя, что поддаваться малодушной жалости никак нельзя, ибо никому не станет лучше. Особенно мне. Можно сколь угодно лелеять обиду и с энтузиазмом мазохиста вспоминать всё хорошее, что между нами было, но толку-то? Прощать измену – да еще такую – я не собиралась, и единственным правильным вариантом было пережить произошедшее и отпустить. Спасибо судьбе за опыт, пора приобрести новый.
Именно в эту занятую самовнушением секунду я услышала мужской голос позади и, вздрогнув, обернулась.
Парень по ту сторону торий не был японцем, это больше всего меня удивило. Какие-то черты прослеживались, но очень отдаленное родство, либо влияние сильных генов другой нации. Он был высоким, светловолосым, голубоглазым – нас разделяла пара метров, но цвет легко угадывался – и странно одетым. Вернее, странными были шапочка, напоминающая рыбацкую панамку, у моего дедушки такие валялись по всему дому, и деревянные сандалии, гэта, входящие в диссонанс с мешковатыми штанами цвета хаки с множеством карманов и белоснежной футболкой. Сами по себе гэта не удивляли, тут многие в них ходили, но для лазания по горам они, на мой скромный взгляд, всё-таки не годились.
А еще он хмурился. Я, конечно, общалась с местными только через Каэдэ, что могло объяснять их приветливость, но и пока мы добирались до ее малой родины, я не заметила в толпе откровенно недовольных людей.
Хотя о чем я – парень японцем не был. Так что мог открыто демонстрировать эмоции.
– Гоменнасай, – покачала я головой, поскольку он смотрел прямо и будто ждал ответа. – Ваташи ва нихонго га ханасемасен.
Эту фразу – «простите, я не говорю по-японски» – буквально по слогам меня заставила заучить Каэдэ. Еще я могла попросить связаться с моим контактным лицом и продиктовать адрес и номер.
– Инглиш? – процедил он сквозь зубы.
По-английски я изъяснялась сносно – дружба с Каэдэ способствовала улучшению языковых навыков, – но не хотела заморачиваться. Я изрядно устала за время подъема и надеялась посидеть в тишине наедине с природой, а не общаться с негативно настроенными аборигенами. Чего он вообще пристал ко мне?
– Извините, – сказала я с неискренним сожалением. – Я не говорю по-английски.
– Это частная территория, – высокомерно бросил он на безупречном русском. – Вам здесь не место.
Подобрав упавшую челюсть – кто мог ожидать встречи с полиглотом! – я упрямо сжала зубы.
– Уверена, что не видела предупреждающей таблички, – ответила тоном под стать его. – И могу находиться на этой горе столько, сколько захочу.
На его лице заиграли желваки. Выразительные глаза метали молнии. Я запоздало испугалась и покосилась на складной нож в боковом кармане рюкзака. Сейчас бы пригодился оставленный дома газовый баллончик!
– Местные знают, кому принадлежит эта земля, – произнес он вопреки моим опасениям сдержанно. – Вас не предупредили?
Я испытала смутное беспокойство. Я не сообщила Каэдэ о своем намерении подняться на гору, твердила только о прогулке. Ее бабушка по-английски не говорила, мы преимущественно улыбались друг другу и изъяснялись жестами. А почти у подножия горы я встретила дядьку с корзиной рыбы, который как-то встревоженно махал руками, сопровождая движения быстрой речью. Я подумала, он сетует на улов, и с готовностью покивала, чем, вроде, успокоила его, а сама продолжила путь. Что, если он говорил о запретной территории впереди?
Я обреченно сгорбилась. Вот тебе и уединение с миром. Забрела по глупости куда не следует, еще и права собралась качать.
– Простите за беспокойство, – сказала глухо. – Я сейчас же уйду.
Вес рюкзака после недолгого отдыха показался неподъемным. Разом заломили ноги и поясница. Ступни словно закололи иголочки, и я поморщилась на первом шаге.
– Вы устали, – уронил наблюдающий за мной парень. На миг прикрыл глаза в задумчивости и вдруг продолжил: – Идите за мной. Я приготовлю вам тонизирующий чай.
Мгновение я колебалась, но, глянув вниз на теряющуюся среди деревьев тропу, приняла щедрое предложение. Вообще-то я бы предпочла, чтобы он оставил меня на полчаса-час, но, судя по внимательному, хотя и не такому хмурому, как прежде, взгляду, такой вариант не был предусмотрен. Либо с ним, либо прочь.
Я подтянула сползающую лямку и шагнула к нему.
Сразу за воротами меня встретил леденящий порыв ветра. Он ударил в грудь, сбил дыхание, и, отворачиваясь, я с иронией подумала, что северная сторона горы оправдывала свое название.
Шутки шутками, но по мере спуска становилось всё зябче. Я поежилась – это что, облачко пара от дыхания? – оглянулась назад и встала, как вкопанная. Мы шли всего минут пять, склон был пологий, но за спиной вместо редкого леса раскинулась настоящая чаща. И ни следа торий!
По хребту словно льдинка скользнула. Я обернулась к провожатому, уговаривая себя не паниковать и заранее страшась его не обнаружить – ну, по закону жанра. К моему облегчению, парень ждал неподалеку, и я шагнула к нему, открывая рот, чтобы отказаться от резко утратившего свою привлекательность предложения распивать чаи. В этот момент между верхушками деревьев – когда редкую поросль сменили эти вековые гиганты? – мелькнуло
