Аксинья Ясень
Мистические истории Нижегородской глубинки
История первая:
П Р И З Р А Ч Н Ы Й Ф О Т О Г Р А Ф
Вы верите в призраков? Я не верила. Призраки для меня были метафорой прошлого, а не сущностями с того света. Но иногда происходят вещи, которые невозможно объяснить и невозможно игнорировать; они заставляют изменить привычное видение мира.
Я родилась в небольшом мордовском селе Сарлеи: две параллельные улицы деревянных домов, большинство из которых было построено в довоенное время. Самое старое здание и наша достопримечательность — это церковь конца семнадцатого века; а самое новое — двухэтажная каменная школа.
В двух километрах к югу от села, среди соснового леса находилась когда-то богатая усадьба купца первой гильдии Башкирова. После прихода советской власти он и его семья были репрессированы, а их имущество конфисковано. Головной дом разворовали, и долгое время заброшенная усадьба медленно разрушалась, пока в восьмидесятых годах её не отдали под санаторий.
Новое учреждение назвали «Сосновское». После ремонта жизнь в усадьбе забила новым ключом. Даже местные жители отправляли туда на отдых своих детей. Так я оказалась в этом санатории, когда мне исполнилось пятнадцать лет.
В Сосновском я познакомилась с парнем по имени Никита, который увлекался фотографией и всегда держал при себе камеру. Он был на два года старше меня и приехал из города, но это не помешало нам влюбиться друг в друга. Спустя три недели после нашего знакомства произошла ужасная трагедия: он забрался на крышу усадьбы, чтобы сфотографировать округу и сорвался вниз. Спасти его не удалось, он умер по дороге в больницу, поскольку упал на железную трубу, которая пробила ему лёгкое.
Не буду говорить о том, что мне пришлось пережить, рассказ не об этом. Лишь упомяну, что не возвращалась в усадьбу в течении десяти лет, пока не позвонила мама и не сказала, что здание передали под сельский клуб (санаторий не работал к тому моменту уже пять лет), денег выделили немного, поэтому придётся восстанавливать своими силами. Народа не хватало, привлекали к работе и школьников. Я тоже не могла (и не хотела) оставаться в стороне, и собравшись с духом приехала в Сарлеи.
Снова войдя в стены усадьбы, я почувствовала дыхание из прошлого. В моём распоряжении были два шестиклассника, с которыми нам предстояло убрать зерно, складируемое в главном холле. Пусть читатель не удивляется, в глухих местах жители ничему не дадут пропасть без толку, особенно большому, относительно сухому помещению. Меня потрясло то, что здесь ничего не изменилось: лепнина также украшала стены и потолок, пол был цел, сохранилась и медная башкировская люстра, которой восторгался Никита. Никита…
Пока мальчики лопатами сгребали зерно, я застыла в дверях напротив огромного арочного окна и задумалась. Словно мне снова пятнадцать лет, а Никита ещё жив и стоит у меня за спиной, ожидая, когда я войду.
Раздался громкий щелчок затвора камеры, и на долю секунды вспышка озарила холл. Я резко повернула голову направо, вырванная из своих грёз, но никого не увидела. С той стороны, где раздался щелчок, была лишь глухая стена без дверей и окон. Ребята продолжали работу, как будто ничего не заметили. Я пронеслась мимо них, рассчитывая увидеть фотографа за окном, но там было пусто. В ответ на мой вопрос, не видели ли они кого-нибудь, шестиклашки только удивлённо переглянулись.
Я оббежала всю усадьбу, но кроме нас здесь никого не было. Видимо, слишком увлеклась своими воспоминаниями и мне померещилось.
Домой я вернулась сама не своя. Прежде меня не посещали воспоминания настолько сильные, что прорывались в реальный мир. Дрожащими руками я сняла обувь и прошла на кухню. Мама, готовившая ужин, встретила меня тёплой улыбкой и сказала, что мне пришло письмо. Замешательство сменилось удивлением. Письмо? «Да. Кто-то положил конверт нам на крыльцо, на нём твоё имя», — она указала на бумажный прямоугольник, лежащий на столе. Я медленно взяла конверт, нервно улыбнулась маме в ответ, пошла в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Кто мог мне написать? К тому же конверт не почтовый: на нём не было ни марок, ни адреса отправителя, ни его имени. Только четыре буквы, написанные шариковой ручкой: «Нине». Я открыла конверт и вынула содержимое.
В живот кольнул страх с такой силой, что я едва не согнулась. На спине выступил холодный пот. В руках я держала чёрно-белую фотографию, на которой два шестиклассника убирают зерно рядом с большим арочным окном, а над ними висит огромная медная люстра…
История вторая:
С Т А Н Ц И Я «3 9 4 — й К И Л О М Е Т Р»
Постепенно набирая скорость, холодная электричка раскачивалась из стороны в сторону. За окном мелькали деревеньки, поля, леса, железнодорожные станции, покрытые толстым слоем блестящего снега. Алина не любила зиму, не любила холод, но она не куталась в рукава и капюшон своего пуховика, как остальные пассажиры вагона, а сидела расслабленно, прислонившись головой к стеклу и хмуро смотрела на пейзаж за окном.
Жизнь Алины зашла в тупик: от неё отказались друзья, её исключили из университета, да ещё и мама… Ещё вчера на этой же самой электричке девушка разбитая ехала в дом родителей, но в её душе теплилась надежда, что она сможет начать всё заново: найдёт работу, познакомится с новыми людьми. Алина в очередной раз надеялась, что мама поддержит. Но та лишь устроила скандал и ударила её.
Последняя надежда не оправдалась. Что теперь ожидать от жизни? Алине пришлось под предлогом похода в библиотеку просто сбежать из дома. В кармане было пятьсот рублей, которых должно было хватить на билет в один конец. Она не взяла с собой даже элементарных вещей, только выключенный мобильный телефон тихо лежал рядом с деньгами.
Вещи Алине были не нужны. Ей казалось, что это конец. Она осталась одна в этом огромном и жестоком мире, в котором если у тебя ничего нет, ты никому не нужна. Получается выход только один? Умереть? У девушки на глаза навернулись слёзы. Да. Больше ей ничего не остаётся.
Электричка медленно сбавляла ход. За окном показались деревянные дома, из труб шёл белый дым. Несмотря на раннее утро и мороз, люди убирали навалившийся ночью снег.
Состав остановился на въезде в деревню. Двери не открывались, и пассажиры, выходящие на этой станции, сначала недоумённо переглядывались,
