Тарас Терни
Емелино счастье
Жил на краю Залесья Емеля Лентяй со старшими сестрами. Родители не успели девок замуж выдать, а брату они как будто и не мешали. Старые девы были хороши собой, в меру трудолюбивы, но бесприданницы.
— Вставай, Емеля, сходи за водой. Мы коров накормили, молока надоили, кашу сварили, пирогов испекли с капустой, а воды в самовар ни капли не осталось.
— Совсем обленились девки, до реки два шага, а мне поспать не дают, — заворчал Емеля, но с печи слез.
Накинул наскоро тулуп старый, застегнуть пуговицы поленился, валенки на босу ногу надел и пошел. Спустился под гору, черпнул в проруби воды, мутная вода оказалась. Нахмурился Емеля, выливать не стал, наклонялся же за ней. Но решил подождать минутку перед тем, как второй раз зачерпнуть: вдруг муть сама на дно уляжется. Да только вода еще темнее в ведре оказалась и плескалась, будто в реку ей хотелось. Вздохнул Емеля, лучше вылить воду и с одним ведром вернуться, чем на грязь такую силушку свою тратить.
Стал выливать, а из ведра щуренок вывалился.
— Эко чудо, пошел за водой для чая, а принесу на уху!
— Отпусти сына моего в воду, добрый молодец. Я одарю тебя щедро.
Удивился Емеля голосу незнакомому, обернулся, а из проруби щука на него смотрит глазами грустными. Зажмурился — щука не пропала, глаза потер — щука все там же, снегом умылся — рыбина на месте и снова свою просьбу повторила. Жалко ему стало рыбу-мать, да и щуренок был еще мал, не наваристый. Отпустил он его в воду.
— Спасибо, добрый молодец! — сказала щука. — Возьми это колечко. Не простое оно, а волшебное. Если на палец наденешь, повернешь два раза и скажешь: «По щучьему веленью, по моему хотенью…», то любое желание исполниться может. Надо лишь в желание свое верить и хотеть по-настоящему.
Поклонился Емеля щуке, колечко их руки в руку переложил, на прочность проверил. Эх, была не была! Повернул кольцо и загадал:
— По щучьему веленью, по моему хотенью наливайся чистая вода в ведра, и пусть они сами домой идут.
Подивились сестры чуду, когда ведра вперед Емели в избу вошли и дверь за собой закрыли. Налили воды в самовар, углями растопили, и вышел чай вкуснее, чем обычно.
— Молодец братец, хорошей воды принес!
Жить стали хорошо, есть вкусно, да только сестры все больше просили, все меньше делали, и стали часто убегать к подружкам на гуляния. Проснулся как-то Емеля вечером, дома никого, печь остывает и поесть нечего. А с улицы смех сестричек слышен, на санках катаются.
— Вот лентяйки, совсем на шею сели. Жениться мне надо, а то я им уже не указ. Жена любить меня будет, одного в холодной избе не бросит.
Повернул Емеля колечко:
— По щучьему веленью, по моему хотенью пусть влюбится в меня самая красивая девушка деревни.
С того дня заладила к ним в гости подружка сестер с соседней улицы. Лицом не дурна, умом не обделена, только фигуристая слишком — все при ней, но на руках такую далеко не унесешь. И приставучая: Емеля да Емеля, слезь да слезь с печи. С утра до вечера вокруг крутится, глазки строит, сестрам помогать навязывается, а у Емели на нее глаза не глядят, хоть и правда она из незамужних односельчанок самая красивая осталась.
Выбрал он момент, когда был один, повернул колечко:
— По щучьему веленью, по моему хотенью пусть влюбится в меня самая завидная невеста округи, а Клавка пусть разлюбит и дорогу в наш дом забудет.
На следующий день понеслись из царского дворца посланники во все стороны, на площадях городов и деревень волю царскую зачитывали голосами громкими. Искали они Емельяна двадцать пяти годов от роду, с волосами светлыми, глазами карими. За поимку его награда обещалась неслыханная.
Испугался Емеля, догадался. Дочка царская была не замужем, но не клевали принцы на большое приданое. Уезжали восвояси, убедившись, что не ошибся художник, который портрет писал. Была царевна стройна до крайней худобы, как царица-мать, ростом высока, как царь-отец, а лицом ни в отца, ни в мать не пошла. До того была непривлекательной, что люди в сторону взгляд отводили.
Недолго думая, Емеля повернул колечко на пальце и сказал:
— По щучьему веленью, по моему хотенью пусть полюбит меня девушка молодая, с лицом прекрасным, с фигурой стройной и с приданым, а царевна пусть разлюбит.
Влюбилась в Емелю купеческая дочь из соседнего села. Все разговоры в округе были одном: что купец Елисеев в беде большой, дочь его посуду всю в доме перебила, папеньке и маменьке жить спокойно не дает, замуж просится. Заставь, говорит, на мне Емелю из Залесья жениться, дом нам отстрой большой, чтобы я с ним не в избе старой жила.
— Эдак она и меня заставит с печи слезть, — забеспокоился Емеля и повернул колечко. — По щучьему веленью, по моему хотенью пусть и дочь купца Елисеева меня разлюбит.
Надоели Емеле щучьи шутки. Слез он с печи и пошел в прорубь воду мутить.
— Выходи щука, разговор есть!
Когда помутнела вода в проруби до черного, поднялась над водой щучья голова.
— Здравствуй, добрый молодец! Что ж ты воду мутишь? Али случилось чего?
— Случилось! Жениться я решил, а колечко твое мне невест подсовывает, от которых спрятаться в лесу дремучем хочется. Сломалось оно!
— Не могло оно сломаться, желания оно исполняет в точности. А знаешь ли ты, чего хочешь на самом деле? Говори точнее, — посоветовала щука и уплыла.
Долго ругался Емеля у проруби. А потом задумался, как кольцу объяснить, что такое красота? Решил он вылепить невесту на свой вкус. Слепил снежную бабу. Посмотрел со стороны. Толста. Сделал талию осиную, где надо — добавил, где не надо — убрал. Над косой трудился, пока терпение не кончилось. Сбегал за угольком, глаза нарисовал. Хороша девка получилась.
Жаль характер нарисовать нельзя. Но смекнул Емеля, как трудолюбие изобразить. Принес из дома веретено, вложил в руку снежной бабе и повернул колечко:
