Последняя надежда
Пролог
Рождение монстра
ВСПЫХОВ, БОЛЬША
1677 год После Битвы
Маленький, забытый всеми городок стоял под блёклым пасмурным небом. Перед обшарпанными, несуразными домиками уныло месили грязь ноги прохожих и копыта лошадей. В ямах, оставленных повозками, от частых дождей появлялись лужи мутной воды. В воздухе стоял запах помоев и навоза.
Один из этих домиков принадлежал гончару. Стены этого жилища были построены из жёлтого рассыпающегося камня, а крыша прохудилась со временем. Доски, из которых была сделана дверь, уже начали гнить, а решётчатые ставни на окнах выглядели пристойно лишь потому, что хозяин их красил. Рядом с домом, на небольшом клочке травы посреди грязи, росло тощее чахлое деревце, где любили сидеть тощие серые вороны.
Внутри домишки, в одной-единственной комнате на весь первый этаж, семья принимала пищу. На грубом, но крепко сколоченном столе в глиняных тарелках лежали морковь, репа, капуста и яблоки – сморщенные и совсем не сочные. Пятилетняя Дануся и её отец сидели на лавках и ели, пока мать убирала со стола ненужную посуду и подносила новую пищу. Девочка была маленькой и худой и носила рваную и потрёпанную, но не грязную одежду. Её лицо выглядело не по-детски умным и сосредоточенным, а глаза казались бездонными от осознанности и печали. Сейчас она смотрела на своего отца, пристально и насторожённо.
Дануся взяла с тарелки яблоко, чтобы съесть, и неосторожным движением уронила тарелку на земляной пол. Запечённая глина разлетелась на мелкие осколки. Внутри Дануси всё сжалось. Девочка стиснула кулачки и затряслась, зная, что сейчас последует. Она очень хотела плакать, но наружу прорывались лишь тихие всхлипы.
Отец, грузный мужчина в ещё более рваной одежде, чем у Дануси, оставил еду и встал из-за стола. У него были растрёпанные, кое-как стриженые чёрные волосы, и густые брови. Его лицо покрывала щетина, и только под губой он оставлял короткую бородку. Мать, рослая и нервная женщина, тревожно повернулась к нему. Она заплетала каштановую волосы в косу, которая обрамляла всю голову.
– Данута, как ты посмела разбить тарелку? – громовой голос отца разнёсся по всей комнате, – неуклюжая никчёмная уродка!
Он нахмурил брови и впился в дочь злобствующим взглядом.
– Папа, я не хотела, это вышло нечаянно! – быстро оправдывалась дочь. Из её глаз потекли слёзы.
– Как же, нечаянно… – рявкнул отец, – а ну хватит тут мне ныть! Я тебя сейчас проучу!
Он взял с лавочки свой любимый инструмент – плётку. Другой рукой он схватил Данусю за чёрные, как и у него, волосы. Девочка закричала от сильной боли.
– Ты что кричишь, а? – прокаркал отец, – веди себя тихо!
Его лицо было перекошено от ярости. Мать стояла рядом и молча наблюдала, не издавая ни звука.
– Папа, не надо! – плача, умоляла его Дануся, – прости меня, я…
Она сопротивлялась, пытаясь вырваться из руки отца. Но он не простил её, а швырнул на пол. Девочка упала на живот, и ей снова стало больно. Её лицо и руки покрылись грязью и пылью от соприкосновения с полом.
– Будешь знать как тарелки бить, мразь ты бесполезная! – в гневе кричал отец.
Он взял плётку в правую руку, замахнулся и ударил. Спину Дануси как будто обожгло. Боль была острой и всепоглощающей. Дануся её хорошо знала и больше всего хотела от неё избавиться. Она кричала громче, чем орал отец, надеясь, что ей будет не так больно.
– Теперь ты поняла, да? – неистовствовал отец, хлестая дочь, – теперь ты поняла?
Мать вздрагивала с каждым ударом. Она старалась держаться спокойно, но её выдавали поджатые губы и бегающий взгляд.
Дануся рыдала. Каждый удар отца сопровождался новой волной боли, проносящейся по спине. Она не знала, как остановить наказание, но желала этого больше всего.
– С-спасибо, папа, – сдавленно произнесла она, – с-с-спасибо…
Отец усмехнулся, ударил Данусю ещё раз и остановился. Он вцепился пальцами в волосы девочки и резким рывком поднял её на ноги и повернул к себе. Дануся подкашивалась и хотела упасть. Её спина ещё ныла от жуткой боли, словно запомнив её.
– Не для того я тебя растил, чтоб ты плакала, – голос отца был полон злобы и гнева, – будешь себя вести тихо – не буду бить.
– П-п-поняла, – запинаясь, ответила Дануся.
Она была рада, что наказание закончилось, но все её чувства вытеснила ненависть к отцу – сильная и острая, пронзившая сердце словно нож. Она хотела мести, хотела, чтобы ему было так же плохо и больно, как и ей. Но вслед за ненавистью Дануся ощутила собственное бессилие. Она ничего не могла ему сделать – большому и сильному как глыба. И ей оставалось лишь рыдать и терпеть.
Отец разжал руку и толкнул Данусю, намекая, что она свободна. Девочка подошла к матери и, рыдая, обхватила её талию трясущимися руками. Она хотела, чтобы её пригрели, утешили и защитили от отца, а тепло тела матери хотя бы чуть-чуть ослабило боль.
– Не плачь, Дануся, – сказала ей мать, коснувшись её плеч, – не жалей себя.
Дануся не знала, что такое «жалеть себя», но по её тону поняла, что в этом нет ничего хорошего. Мать позволяла дочери обнять себя и положила руки на её плечи, проявляя любовь, однако её слова звучали отстранённо и говорили об обратном. Дануся была растеряна, и ей ещё больше хотелось плакать. Но она боялась снова привлечь внимание отца…
Каждый выходной семья Дануси, как и все вспыховчане, шла в церковь на службу. Старый каменный костёл был самым большим и самым целым зданием во всём Вспыхове. Девочке нравились его окна со стёклами самых разных цветов.
Семья чинно прошла мимо статуи ангела с печальным лицом, которая стояла перед костёлом. Все они по такому
