1
2000
июль
Никто в семействе Смирновых и не думал, что приключится такое несчастье.
Нет, Женечку всегда считали странненькой – совсем как бабушку, только бабулю так называли тихо и тайком: в конце концов, она работала и вдобавок получала пенсию, а совсем уж сумасшедшие не пашут в баклаборатории полный день и не приносят денег в дом. Про Женю, если случалась какая-то неловкость, мама так и говорила с приторной тоскливой жалостью: «Ну это же Женя». Или добавляла: «Смешная наша». Или: «С чудинкой, но это же не так уж плохо, Женечка, не думай. Зато ты умная». При этом посматривала на Женю краем глаза и просила других «не обращать внимания», хотя обращать внимание было не на что: обычный ребенок, среднее арифметическое всех невыдающихся тихих детей. А уж что Женя устроит потом – какой стыд, какой позор на всю семью, в глаза не посмотришь людям.
Но пока Женя не знает, что же она устроит. Пока Жене шестнадцать, она отдыхает у бабушки на даче, сидит на дубе у калитки и кусает яблоко. Яблоко невыносимо кислое, хуже лимона: зеленоватое, в бородавках парши, размером с младенческий кулачок. Хотя удивляться нечему. На дачных болотистых сотках растет семь старых яблонь, и все они плодоносят совершенно одинаковой кислятиной.
Женя выплевывает откушенный кусок, бросает следом яблоко и остальные высыпает из карманов – те мелкой дробью падают в траву, – устраивается на мягкой от мха развилке меж ветвей. Дуб обнимает ее раздвоенной верхушкой, греет корой. Солнце пробирается через листву яркой мошкой, бежит по носу, ищет глаз. В траве у корней Женя замечает беззвучное движение, серую гибкую спину – соседский кот срезает путь через их участок. Вот он замедлил шаг, прислушался, готовый прыгнуть. Постоял немного, куснул щекотавшую его травинку, пошел дальше. А полуденный зной шуршит, жужжит, стрекочет. Басит шмель, задерживается у руки, будто обнюхивает, и Женя вспоминает, как схватила одного. Хотела погладить полосатое шерстистое брюшко, на вид волшебно мягкое, а шмель ее куснул. Тогда она была маленькой, конечно, но урок усвоила. С тех пор за всем красивым и желанным она наблюдает издалека.
Шмель летит с участка, уносится к остановке и магазину, описав золотистую дугу над головами идущих по дороге.
Наконец приехали.
Тетя Мила как будто и не менялась – немного раздалась вширь, конечно, нарастила плоть, но все еще Клаудия Шиффер с рекламного плаката. Обесцвеченные волосы начесаны в жиденький полупрозрачный объем, уже опавший. Раскрасневшееся на жаре лицо чуть опустилось, собралось за подбородком вялой складкой, сложилось заломами у рта, все равно красивое – неживой жестокой красотой.
Рядом Даша – тонкая девочка-пружинка младше Жени на три года, мягкий ободок на волосах, за плечами розовый рюкзак. Даша шаркает, поднимая дорожную пыль, и та липнет ей на шлепки, узкие ступни и алые лосины. Илья говорит ей прекратить, но Даша продолжает шаркать, глядит себе под ноги.
Илью единственного не узнать – он очень вырос, стал даже выше тети Милы. Он перешел в одиннадцатый класс, так сказала мама. Широкий в плечах, чуть угловатый, коротко, по-спортивному стриженный. Будто из детского тела, как из куколки, вылупился другой, взрослый человек.
До того Женя почему-то представляла, что приедут дети, которых она помнила, которые с легкостью размещались с тетей Милой на чердаке на двух панцирных кроватях, хотя, конечно, она знает, что все выросли, что дети в принципе растут. Но теперь она не понимает: как они все будут жить ближайшие недели, весь тети-Милин отпуск? Теперь ей кажется, что бабушкин дом стал им всем мал, особенно Илье. Кажется, что он будет цеплять плечами дверные косяки или темной макушкой потолок.
В каждой руке Илья несет по клетчатой тканевой сумке, натянутой изнутри чем-то угловатым. Но он не ставит их на землю, терпеливо ждет, пока Женя спустится с дерева и отопрет калитку.
– Привет, – говорит тетя Мила. Тушь ее рас-таяла на солнце, оставила черные засечки под бровями. – Сестра ваша, Женя.
– Ма, мы знакомы, – откликается Илья.
Голос у него шершавый, как дубовая кора, – тоже совсем не тот, что помнится, и Жене вдруг делается неудобно за свой комбинезон с выпачканными землей коленями, за выцветший, слишком обтягивающий топик с Лео, Кейт и носом затонувшего «Титаника». За свое тело, плотное, как батон докторской. Волосы стянуты в хвост – она знает, что ей так не идет, выглядывают «обезьяньи уши», как говорит ей папа. Женя тянется к резинке, но, спохватившись, опускает руку.
– Да, – говорит. – Вы приезжали.
– Ой гос-споди, сколько вам лет-то было, что там можно помнить?
Тетя Мила вручает Жене сумку-мешок из лакированной потрескавшейся кожи и пакет с черным силуэтом женщины в шляпе, под силуэтом подпись: Marianna. Она огибает Женю – Илья и Даша следом – и шагает по тропинке к дому, громко описывая, что где устроено на участке: здесь были грядки с морковью, а теперь, смотрите-ка, крапива, заросло все, вот тут мы со Светкой, с вашей теткой, сейчас познакомитесь еще раз, вешали гамак, а там туалет, ходить по всем делам на улицу. Я тут часто отдыхала в вашем возрасте. Комарья было – жуть, здесь всегда столько комаров, помню, лежим мы со Светкой ночью…
Женя тайком заглядывает внутрь пакета с Марианной – вдруг торт к чаю, конфеты или печенье? Лаиля Ильинична, бабушкина подруга, всегда приносит «Птичье молоко». Но в пакете лишь махровое тряпье в цветочек, косметичка и что-то, завернутое в еще один пакет. Наверное, все вкусное – в сумках у Ильи.
А на веранде всех уже встречает папа, спрашивает, как доехали, не устали, и тетя Мила охает и жалуется на духоту в электричке, еле успели на нее, места́ заняли на солнечной стороне, но уже было не выбрать, народу много, всё битком, тележки эти, и пьяная морда какая-то села рядом и давай заваливаться на плечо…
Папа кивает, слушая. Завидев Женю, машет ей: быстрее, не тащись.
– Это в дом? – спрашивает Женя о пакете и кожаном лакированном мешке.
– Ну а куда еще? К себе в комнату поставь, – отвечает папа и снова тете Миле с Дашей, улыбаясь: – Проходите, вот тут обувь, вот сюда, на полочку…
– Простите, что мы с пустыми руками, – говорит тетя Мила, послушно разуваясь. – Не успели зайти в магазин, Дарья хотела быстрее в туалет, вечно не вовремя…
– Ма-ам, – с укором в голосе отзывается Даша.
– Ничего страшного, ничего страшного… Вот тапочки, выбирайте, какие нравятся, вот здесь.
