Глава первая
Стояло ясное июньское утро. Поезд приближался к Гринвичу. Несмотря на лето, в воздухе чувствовалась свежесть, напоминавшая о недавней долгой и суровой зиме. Но солнце уже излучало мягкое тепло, характерное для климата Новой Англии.
Сердце переполняло волнение, свойственное юности. Для меня это был особый день.
Вот и вокзал. Кондуктор, с любезным: «Позвольте ваши вещи, мисс», поднял мой баул и направился к выходу. Через минуту поезд отошел, а я осталась на платформе. На мгновение меня охватила паника: впервые в жизни я была совсем одна.
Но очень скоро яркий летний день, мягкий воздух и неизведанное до сих пор чувство независимости рассеяли мрачные, мысли. Я была уверена, что мне здесь понравится. Правда, место, которое меня ожидало, нельзя было назвать идеальным для девушки моего возраста. Подхожу ли я для этой работы? Скорее всего, нет. Но мне была нужна работа.
Ехала я лишь с небольшим багажом, для предварительной беседы, которая должна была все решить. Остальные мои вещи остались в Нью-Йорке. За ними обещала присмотреть лучшая подруга моей тетушки (сама тетушка незадолго до этого скончалась). Я планировала в случае, если меня примут на работу, сразу послать за вещами. Гардероб мой был в полном порядке: я неплохо шью и сама придумываю себе модели.
Невдалеке от платформы стоял одинокий экипаж с сонным кучером и, казалось, такой же сонной лошадью. Он проснулся, лишь когда я потрясла его.
— Я ищу, где бы нанять экипаж, cap. Кроме вас, здесь никого нет.
— Можете нанять мой, — проворчал он, недовольный тем, что его разбудили. Он и не двинулся, чтобы помочь мне втащить баул.
— Мне бы хотелось, — сказала я с достоинством, которого на самом деле не чувствовала, — чтобы вы доставили меня в имение мистера Сэмюэля ван Дорна.
Возница ответил с коротким кивком:
— Вниз по дороге, а потом еще добрый кусок вниз, к побережью. Это будет стоить семьдесят пять центов.
— Очень хорошо, — сказала я.
Со скоростью улитки мы двинулись сначала вниз от станции, потом вверх по холму к грязной, изрытой Королевской дороге. Там мы свернули налево. И все это в полном молчании.
Я не люблю одиночества. Оно было моим постоянным спутником все годы детства и юности. Родители рано умерли, я почти не помнила их. Меня приютила тетушка Тибет, добрая, великодушная женщина. Она относилась ко мне, как к родной дочери. Но тетушка была неразговорчива, я же любила и поболтать, и послушать других.
Экипаж тряхнуло, и я чуть не вылетела в грязь.
— Извините, мисс, — сказал кучер, — дороги очень плохие из-за вечных заморозков и оттепелей, да еще эти проливные дожди весной. Держитесь крепче. Надо было сразу вам сказать.
— Хорошо, — ответила я. — А знаете, здесь очень красиво.
— Да, ничего не скажешь, — согласился он. — Собираетесь здесь жить или в гости приехали?
— Меня пригласили гувернанткой к дочери мистера ван Дорна.
— А, вот оно что. Ну, удачи вам, мисс. Вам она понадобится.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мисс Ева… она немного не в себе.
Сердце сжалось от дурного предчувствия.
— В каком смысле, сэр?
— Не могу сказать наверняка, мисс, сам толком не знаю. Те, кто у них работает, говорят, что она никуда не выходит, ни с кем не разговаривает, ничего не делает, все сидит, и сидит, и сидит…
— Как жаль, — ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало сочувственно, — я уверена, что в семье ее любят и заботятся о ней.
— Только не мистер ван Дорн. Он не мог бы, даже если бы и хотел. Редко бывает дома, все время в разъездах. Он адвокат. Как я уже говорил, они живут там внизу, на берегу. Ван Дорны очень богаты. Нехорошее это место. Ни за что бы не согласился жить там — вот и все, что я вам скажу, мисс. Мистер Сэм иногда нанимает мой экипаж, не хочу оговаривать хорошего клиента.
— Ну а все-таки, почему вы не согласились бы там жить?
— Там случается всякое.
— Что, например?
— Скажу только, что там есть и другие люди со странностями, не одна мисс Ева.
Я замолчала, обдумывая услышанное. Не могу сказать, что его слова слишком сильно меня встревожили. Он и сам, похоже, со странностями: какое-то чучело гороховое в огромном черном пальто и потертой, выцветшей шляпе. Как ему только не жарко в такой теплый летний день?
Мы повернули направо, к океану. Узкий деревянный мост вел через небольшой канал со стоячей водой. Почему-то возникло ощущение, что мы на острове. Растительность стала гуще, солнечные лучи уже не могли пробиться сквозь густую листву. Чувствовался запах океана, временами над головой проносились чайки. Экипаж остановился у закрытых железных ворот.
— Не ждите, что вам откроют, — сказал возница, — там в стороне есть калитка. С вас семьдесят пять центов, мисс.
Опять он не подумал помочь мне с вещами. Глядя на удаляющийся экипаж, я размышляла: а что если никого не окажется дома? или если меня не примут на эту работу?
Кое-как я дотащила баул до калитки. Она захлопнулась за мной с громким щелчком, как западня. До самого дома пришлось идти еще около километра. Вещи я оставила на тропинке, до лучших времен.
Место выглядело мрачновато — слишком много деревьев, кустарника, густой травы, все какое-то неухоженное.
Вот, наконец, и дом. Здесь все выглядело совсем по-другому: выкошенные газоны, подстриженные кусты, ярко-зеленая трава. И все же ощущение мрачности не исчезало. Может быть, оно исходило от дома — трехэтажного, с длинными узкими окнами. Дом был сложен из красного кирпича в виде четырех крыльев, расходившихся от центра. Каждое крыло заканчивалось террасой из белого камня. Переднее крыльцо украшали внушительные белые колонны. По стенам до самой крыши вился плющ. С северной стороны неподалеку от дома виднелся пруд или, может быть, озеро. С другой стороны дома тропинка уходила вниз. Оттуда слышался шум прибоя. Рядом с прудом росли желтые кипарисы. От их красоты захватывало дыхание.
Но меня больше интересовала девушка, сидевшая на скамейке у оранжереи. Она была в желтом, как бы в тон цветам. Меня она как будто не замечала. Подойти к ней или, может быть, не стоит? Но она выглядела так трогательно, что я решилась.
Казалось, внимание ее целиком поглощено чем-то вдали. На самом же деле эти немигающие фиалковые глаза просто смотрели в одну точку, ничего не замечая.
— Привет, — Сказала я, предчувствуя, что ответа не получу.
Никакой реакции. Может быть, она вообще мертва, просто застыла в этом положении? Меня охватил страх. Я наклонилась и взяла ее руку. Рука была теплой и мягкой. И одновременно какой-то безжизненной. Она осталась висеть в том же положении, в каком я ее отпустила.
