Рашильд
Башня любви
I.
Уже в третий раз вызывало меня начальство. Когда я явился в Управление Порта то меня почти сейчас же ввели в контору, не заставляя долго ждать на этих проклятых скамьях, о которых моя спина, кажется, никогда не забудет.
Я, как сейчас, вижу эту комнату, окрашенную в желтый цвет, полную больших „говяжьих” мух, жужжащих над чернильницами. В ней было жарко несмотря на открытое окно, через которое виднелась гавань со всеми судами, переваливавшимися с бока на бок, точно утки, благодаря сильному западному ветру.
В конторе находилось двое господ: один сухощавый и маленький, другой короткий и толстый.
Шапка на коротком толстяке была вся расшита галунами.
Худощавый разглядывал свои ногти.
Молча перебирали они какие-то бумаги и рассматривали меня исподлобья, как осматривают бочки, чтобы узнать нет ли течи.
Я стоял перед ними, вытянувшись.
Мне было страшно.
Точно в день отплытия в мое первое плавание.
Я не мог порвать глаз от моих сапог, только что наваленных, которые, однако, уже давно просили каши. К счастию, эти господа должны были получить хорошее впечатление от моего костюма. На мне была новая непромокаемая форменная коричневая куртка, вся блестящая, холщовые штаны, обшитые внизу кожей и я, только что купил на базаре в Бресте прекрасный синий берет с помпоном — широким и толстым как капуста.
Они перелистывают, перелистывают бумаги, а я верчу, верчу свой берет... Это могло бы продолжаться очень долго, как вдруг короткий толстяк, тот, который был больше обшит галунами, главный в конторе, спросил меня:
— Это ты — Жан Малэ?
— Так точно! Это именно я! ответил я очень вежливо, так как прекрасно соображал, что нельзя разговаривать как попало в этой офицерской каюте.
— Мы выбрали вас, молодой человек, из десяти кандидатов и надеемся, что нам не придется раскаиваться в этом выборе.
— Вы назначены на Ар-Мен.
„А! Так это из-за Ар-Мен!” — Я вздохнул с облегчением, точно с моей груди свалилась тяжесть. Я совсем не знал, что меня ожидало в этой конторе. Счастливый исход моего дела привел меня в такой восторг, что я готов был начать танцевать джигу перед этими важными господами. Кончены годы обучения, будет трепаться по волнам! Мы назначены теперь на государственную должность, на очень почтенную службу, где будет спокойно и где будешь сам себе хозяином.
— Вы очень молоды, — заметил маленький сухощавый, — вам еще нет тридцати лет.
Он гладил бороду и все время разглядывал свои ногти; можно было подумать, что он ищет у себя вшей.
— Я постараюсь состариться,—ответил я, улыбаясь.
— На Ар-Мен старятся даже через-чур быстро, — сказал главный в галунах. Он не улыбался, должно быть потому, что знал что говорил. Мы вас выбрали только из-за того — другого, который ослабевает там. Несмотря на свою опытность он нуждается в каком-нибудь молодом парне для подкрепления. Ар-Мен снабжают продовольствием с материка. Вы это, голубчик, знали?
Я знал только одно, что я страшно доволен.
— О! — ответил я учтиво, — сидеть посреди моря неподвижно или болтаться вдоль его, все равно приходится питаться сухарями да солониной. Я не боюсь ни работы, ни лишений, мне таки пришлось их испытать не мало.
— Вы были механиком на пароходе, которым командовал капитан Дартич во время его экспедиции на восток?
— Точно так.
И я стал во фронт.
Он просматривал мои личные бумаги. Я узнал в его руках свой школьный аттестат и свидетельство моего последнего плавания.
— У вас, кажется, не особенно хороший характер?
Ну! Так и есть... это моя ссора со вторым машинистом, в тот знаменитый день, когда я был пьян, как стелька. Подумать только: за один пьяный день тебя упрекают всю жизнь!
— Весьма возможно, господин капитан, когда я немного выпью. Впрочем, дело не пошло дальше удара линьком. Товарищ признал, что он был так же пьян, как и я. Мы возвращались издалека и, черт возьми, вы понимаете, господин капитан, отправились к девочкам. Я это, не в обиду вам будь сказано, всегда кой-где подогревает.
Я таки посидел в тюрьме, больше чем заслужил; и, тотчас же прикусив язычок, прибавил: впрочем, чего там, так и надо было.
Ладно, ладно, — заметил маленький сухощавый.— Вот ваши бумаги. Они в порядке. Вы отправитесь на ваш пост завтра. Кстати, на счет того, кого вы замещаете, компаньона старого Матурена Барнабаса, он умер... несчастный случай. Пришлось произвести небольшое расследование, но старик вышел из него с честью. Он славный малый, я вам говорю это, чтобы вы знали. Смотрите, никаких намеков на... несчастный случай!
— Очень вам благодарен, — ответил я смущенно.
Не трудно поверить, что я совершенно ничего не понимал. Наконец, какое мне дело до их неурядиц с этим стариком? Я только что вернулся из китайских вод и моим главным желанием было не болтаться больше в каботажном плавании. Я вдосталь начихался в их угольном трюме в течение семи лет. Пришло мое время пустить корни на твердом море.
Ах, черт возьми меня совсем! Пусть повесят меня на любой мачте того самого корабля, на котором я возился с машинами...
Затем мне сообщили сколько я буду получать.
Недурная сумма за такую работу! Это должно бы было привлечь мое внимание... Мне предписывают запаковать мой узел с вещами так, как будто придется нырять вместе с ним, и быть готовым завтра ко второй пушке.
Маленький сухощавый заметил ласковым тоном, в котором чувствовалась угроза:
— Смотрите, мой милый, чтобы не было никаких ссор и историй из-за баб. Нам нужны серьезные люди, настолько испытанные жизнью, чтобы не жалеть о ней. Ведь вы ясно сознаете всю вашу ответственность, не правда ли?
„Сознаете ответственность!”
Да я никогда с самого моего рождения на свет Божий и не думал об этом. Все эти советы и пустяковые заботы господ начальников начали мне уже надоедать. Точно жужжание говяжей мухи! Меня стало от них клонить ко сну. Однако, я, кажется, не был похож на молоденькую барышню, нуждающуюся в разных советах. Они, кроме того, заметили мне, что я получил известную привилегию, что они меня выбрали из целой кучи —десятка других, благодаря моей роже, недурной роже старой совы. Я грустен с лица и худ телом, как все машинисты, высушенные огненным
