Марк Эльтер
Кровяное желе
Изумрудно-зелёное с серыми облаками небо. Стволы причудливых деревьев закручивались в кольца и спирали, словно змеи. Ветви их были сухими и острыми как иглы. Тёмная кора блестела на солнце. Ярко-красные и тёмно-бардовые, почти фиолетовые, сухие, с чёрными прожилками листья этих деревьев устилали вымощенную серым камнем дорогу – центральный проспект. Дорога… Сколь угодно часов, дней или даже недель по ней ни идти, невозможно отыскать её завершение. Будто огромная гадкая сколопендра она тянулась вдаль. Казалось, тени домов, их острые крыши, протыкали собой дряхлое серое тельце насекомого. Она уже долгое время была мертва, но её жители отказывались это признавать. В самом воздухе этого, похоже, что города, витало жуткое зловонье. То ли запах исходил от плесени, то ли от пыли, то ли от всего вместе. Каждый камень, каждая доска – всё было покрыто пылью и плесенью. Оконные рамы, ступени и двери… Дома! Дома! Дома! Бесконечное множество самых разных домов. Они казались ярко-жёлтыми в лучах заходящего солнца. Но улицы и переулки были совершенно пусты. Никто не шёл домой после рабочего дня, никто не отправлялся на вечернюю прогулку. Все жители города собрались на кладбище. На их лицах не было ни тени скорби. Они слушали, как старый пастор тихо и лениво молился за душу усопшего. Странной была его речь… Сразу после молитвы двое мужчин осторожно взяли дорогой лакированный гроб, поднесли его к открытому склепу. Вскоре он (гроб) уже висел на толстых верёвках над достаточно глубокой ямой. Но как ни были осторожны мужчины, верёвки всё же оборвались. Гроб упал и разбился. Никто из присутствующих даже не обратил внимания на это. Словно так и должно быть. Неспешно люди начали расходиться. Кладбище опустело.
Тело выглядело будто деревянным. Медного цвета кожа. Несуразно длинные иссохшие руки и ноги. Кривая, словно вывихнутая шея. Впалая грудь. В его животе копошились черви, личинки вперемешку с пауками и сколопендрами. Мелкая дрянь! А живот… Самая, наверное, вкусная часть. Что толку вгрызаться в одеревенелую плоть? Здесь же столько жира и дерьма… Мертвец был завёрнут в ткань. Такая чудная зелёная ткань… Зелёная, словно малахит. Золотыми и ярко-красными нитями вышит на ней узор. Такой необыкновенный узор! Круги и спирали, треугольники, полосы, ромбы. Их очертания переплетались и плавно перетекали от одной фигуры к другой. Также у мертвеца было тёмное, хорошо сохранившееся и меж тем настолько уродливое, совершенно не человеческое лицо. Отвратительно широкий рот, тонкие чёрные губы, крючковатый нос, большой лоб в крупных морщинах. В пергаментно-жёлтых глазах поблёскивали синие зрачки. Они будто горели изнутри. В этих глазах виделось движение. Если приблизиться, то можно понять, что это была тонкая паутинка… Серебристые нити… Ими была заполнена голова. Ветер, проходя через дыру в затылке, легко покачивал их. Но откуда здесь взяться ветру? Глухие мраморные стены и… Воск. Он был повсюду. Белый, слегка сероватый и жёлтый. Он таял. Казалось, я нахожусь в огромной печи. Ужасно жарко… В какой-то момент я и сам начал таять. Я чувствовал, как стекает с меня моя кожа, как мягчеют кости. Горячий воск прижёг выползшему из мертвеца пауку лапы. Уродливое создание ужасно скорчилось от той непереносимой боли, которую он (паук), должно быть, так остро ощущал. Мгновение… И я увидел свет. Он отвлёк меня от паука. Такой яркий. И ни единой щели, через которую этот свет бы мог проникнуть… Такой тёплый, как майское солнце. Какой приятный свет! Он становился всё ярче. Так хорошо… Я даже полюбил это место, из которого только что так хотел выбраться.
Когда же внезапно нахлынувший восторг оставил меня, я понял, что это было. Некое свечение окружало труп. Нет, это вовсе не огонь. Скорее аура, словно та, что бывает у богов. Жёлтый, оранжевый, розовый… Не чудится ли мне всё это? А что, если и так? Вот-вот я проснусь. Который час? Уже, наверняка, не раз звонил будильник. Лишь бы не опоздать… Мне слишком дорога моя должность. Нет ничего хуже, чем прогул! Тем более, я ужасно важен. Даже боюсь представить, что может произойти без меня. Нет, я не прощу себе этого. Я просто обязан быть там сегодня! Но для начала, мой завтрак. Я не смогу работать, если буду голоден. Ужас как хочется проснуться и увидеть перед собой бутерброды с вареньем и кружку горячего чая. Но ни голода, ни жажды я не чувствую. Ничего, что обычно начинает моё утро. Ни усталости, ни боли – как странно. (Я работаю допоздна. И ежедневный подъём в шесть часов это не то, чего мне хотелось бы. Боже, я совсем не высыпаюсь… Но выбирать не приходится. Кто бы тогда (во благо города, разумеется) по всей строгости выносил приговоры за нарушения порядка вместо меня? И кто бы следил за соблюдением этого самого порядка? В общем, кто бы тогда занимался всеми теми важными вещами, которым каждый сознательный человек должен уделять, по меньшей мере, большую часть своего времени? Нет, заменить меня не получится!) Может быть, я просто умер? Интересно, как же меня похоронили? Хочется увидеть своё надгробие. Но если же я мёртв, кто тогда взял на себя мои обязательства?! Ох, не доверял бы я этим людям… Хотя… Зачем мне знать это? Теперь уж с меня взятки гладки. Подобные вещи не должны волновать покойника. Ничто не нарушит мой вечный сон. Постараюсь забыть всё это как можно скорее. Надо же… Впервые я так спокоен. Больше не придётся ни за что отвечать. Ведь, что можно взять с трупа? С куска гнилого мяса? Нет у меня больше начальника. Отныне я сам решаю, чем мне стоит заниматься. Вернее, о чём всю оставшуюся вечность размышлять. Я не могу и пальцем шевельнуть. Есть ли у меня вообще пальцы? Может, я стал призраком? Что же… Ни тела – ни проблем. Наконец я свободен, хоть и под слоем земли. Я заслужил этот отдых. Только от меня зависели все жизни и судьбы в этом чёртовом городке. Никто из этих людей не в ответе даже за самого себя, чего уж говорить об ответственности за кого бы то ни было ещё? Беспечность – худшее из человеческих качеств. Моей обязанностью являлось руководить ими. Следить за каждым, знать всё и вовремя… Принимать меры. Жалкой была моя жизнь. Очень жалкой. Дешёвой и пустой. Я просто был жертвой собственной доброты. Думал, что у меня
