Ей нет еще и двадцати, а она умирает.
Она лежала на брусчатке лондонской улицы, впитавшей в себя многовековые запахи города, одинокая и покинутая. Холодная ночь эхом отзывалась в ее опустошенной душе.
Вряд ли кто-либо ее хватится. Особенно женщины. И уж разумеется, не жены. И конечно же, не некоторые из вполне респектабельных джентльменов.
Когда-то ее обожали богатые и влиятельные мужчины — благородного происхождения, но безнравственные. А она их любила… За хорошую цену.
В ее заведении, где все дышало ароматами удовольствия. В ее салонах собрались королевы праздной жизни, готовые удовлетворить любые фантазии мужчин. В этот дом приезжали в поисках наслаждения и получали его. Здесь женщины подчиняли себе мужчин.
Но теперь ее время кончилось. Объявление «Продается» было прибито к дверям ее дома.
Последний посетитель покинул «Храм наслаждения».
Покинутый и забытый, бордель напоминал измятую после ночи любви постель. Мебель была покрыта чехлами, окна закрыты ставнями, а некогда открытая дверь — заперта. Все ее куртизанки давно разъехались, клиенты исчезли. Веселые прожигатели жизни куда-то подевались.
Но она отказалась уходить. Как и криво повешенная, качавшаяся на ветру деревянная доска с объявлением о продаже, маятник судьбы еще качнется в ее сторону, и, как это случается в жизни многих униженных и презираемых женщин, «Храм наслаждения» обязательно возродится.
Глава 1
Дважды в своей жизни Атина Макаллистер думала, что встретила мужчину своей мечты.
В первый раз это произошло, когда ей было пятнадцать, а ему — шестнадцать. Светловолосый красивый мальчик, сын виконта, приехавший домой на каникулы из пансиона за границей. Он разговаривал с ней вежливо, как и подобает юному джентльмену, но на балу, как правило, таращился поверх ее рыжеволосой головки на какую-нибудь смазливую молодую женщину.
В девятнадцать лет она познакомилась с настоящим виконтом. Ему было двадцать. Он тоже был красивым блондином, и он восхищался ее рыжими волосами. Он рассказывал о своих поездках в Италию и Америку, а когда заиграла музыка, пригласил танцевать не ее, а хорошенькую женщину постарше.
Именно поэтому она с волнением смотрела на красивого светловолосого Кельвина Бредертона, его фигура и манеры свидетельствовали о богатстве его семьи во многих поколениях. О богатстве, которого у нее сейчас не было. Ей было двадцать восемь, она уже давно перешагнула возраст невесты, и все решили, что она так и проведет свою жизнь в аристократической бедности. Но графу как раз была нужна жена, и Атина надеялась, что это, возможно, ее последний шанс сделать приличную партию, не говоря уже о том, чтобы вообще выйти замуж.
Передавая ей бокал с вином, Эстер взглянула на подругу и сказала:
— У тебя взгляд кошки, которая подстерегает ничего не подозревающую птичку. На кого ты смотришь?
Атина отпила глоток, и сладкое вино обожгло ей рот.
— Ни на кого.
Поджав губы, Эстер бросила взгляд на толпу мужчин по ту сторону зала.
— Там стоят генерал Томасон, лорд Райбрук, епископ… Не может это быть епископ.
Атина с улыбкой заметила:
— Стоит за ним.
Эстер скосила глаза.
— Хм. Лорд Стокдейл. Красив, ничего не скажешь. Я хорошо знаю его семью. Он очень похож на свою мать.
Атина усмехнулась.
— Не сомневаюсь в том, что он пользуется успехом у женщин.
Эстер хихикнула.
— Я всегда была неравнодушна к голубоглазым мужчинам. Давай сядем. Может, он подойдет к нам, чтобы представиться.
Атина и Эстер сели на стулья возле камина. Она называла это место «уголком засохших лепестков» — там обычно собирались вдовы, старые девы и другие, так сказать, перезрелые женщины. Она вполуха прислушивалась к разговору баронессы Бейсингхолл, женщины, похожей на огромную древнюю черепаху, сидевшую рядом со своей последней незамужней дочерью — такой же занудливой особой. Приглашение к баронессе на пятичасовой чай неизменно сводилось к обсуждению полезности чая при головной боли и рецепта приготовления припарок для лечения шишек на стопе.
Однако взгляд Атины все время возвращался к мужчине, который ее заинтересовал. Кельвин в ответ на какое-то замечание генерала рассмеялся, запрокинув голову. И она увидела ряд идеально ровных, белых зубов. На мгновение она вдруг представила себе, как он будет улыбаться ей, и сама не сдержала улыбки. Темно-лиловый фрак облегал его стройную фигуру и длинные мускулистые руки. Какое это будет блаженство, когда эти руки обнимут ее! А его небесно-голубые глаза, такие красивые и харизматичные… вдруг затуманятся от желания.
Взгляд Кельвина неожиданно упал на нее, и у нее замерло сердце. Мечта стала реальностью, когда он отделился от толпы мужчин и двинулся в ее направлении. Она не сводила с него глаз, и ей показалось, что время остановилось.
По мере того как он приближался, его улыбка становилась все шире. Он был совершенно неотразим. Присущая ей уверенность стала растворяться под взглядом его голубых глаз, а ее гордость, которой она всегда похвалялась перед матронами, утверждая, что ей вообще не нужен мужчина, моментально сгорела в пламени предвкушения.
Но не успела она моргнуть, как Кельвин прошел мимо, даже не взглянув на нее, остановился около двух стройных брюнеток-француженок в противоположном конце бальной залы и поклонился им.
Сердце Атины дрогнуло. Будь она подростком и случись с ней нечто подобное, она надолго потеряла бы уверенность в себе. Но сейчас она была женщиной. Ее уверенность уже не зависела от ее внешности. Если бы Кельвин Бредертон заговорил с ней, она смогла бы убедить его, что она начитанная и интеллигентная женщина и достойна его внимания.
— Прошу простить меня, леди, — сказала Атина, поставив бокал и поднимаясь.
— Ты куда? — шепотом спросила Эстер.
— Он не собирается подходить ко мне. Значит, мне придется подойти к нему.
Эстер тоже поднялась, преградив ей дорогу.
— Ты с ума сошла? Ты не можешь подойти к мужчине и представиться! Нельзя быть такой навязчивой.
— Я не могу надеяться на то, что смогу подцепить мужа, если меня будут все время отталкивать к стене, как старую тряпку.
— Атина, прошло уже много времени с тех пор, как ты в последний раз была на балу в Лондоне. Существуют определенные правила поведения, которые ты должна соблюдать. Ты должна держать себя с благопристойностью, подобающей твоему возрасту и стесненным обстоятельствам.
— Тебя послушать, так я уже старая кляча. Но во мне еще осталась жизнь, Эстер.
