Элоа Одуэн-Рузо
Подставь крыло ветру
К чертям дураков, злые языки, хватит каркать. Мы, утки из «Тур д’Аржан», которые от отца к сыну передавали искусство создавать праздник — ваш праздник, — мы требуем слова.
Выдержка из письма, отправленного друзьям из «Тур д’Аржан» по случаю Нового, 1978 года
~~~
Сегодня утром на улицах Парижа, как и каждый год, в один и тот же день и в одно и то же время, начали трезвонить все колокола. На набережной Турнель, между собором и рестораном «Тур д’Аржан» собралась толпа: журналисты, политики, владельцы магазинов, государственные служащие, пенсионеры и студенты. Некоторые надели свои лучшие костюмы и украшения. Другие нарядились ярко, нацепили на голову красные перья или раскрасили лица, как на карнавале. В общем, полное разнообразие, но все веселились одинаково. Духовые оркестры играли известные мелодии, били барабаны, дули в трубы, и парижане пили и танцевали, обнимались и смеялись, поскольку раз в год — только раз — им было это дозволено.
А вот я всегда держался подальше от этого праздника. Потому что традиционные праздники мне не по душе, кроме тех, которые я придумал, чтобы скрасить серость собственной жизни. К тому же меня мало волнуют окружающие, меня нервирует толпа. «Совместное существование» напоминает мне удушающее замкнутое пространство, от которого нужно держаться на расстоянии любой ценой. При этом я не могу отрицать, что испытываю любопытство, наблюдая за людьми, внимательно их изучая, но не смешиваясь с ними. И вот в то утро я, как и миллионы французов, включил радио, чтобы следить вполуха за происходящим.
К тому времени, когда прозвучал ежегодный сигнал о начале Большой охоты, голос ведущего осыпал нас всяческой информацией. Мы узнали то, что уже давно было известно: возраст жертвенной птицы (семь недель), ее вес (три килограмма) и время, когда ее будут выпускать (десять часов утра). Выпускали птицу на верхнем этаже «Тур д’Аржан», старейшего ресторана в мире.
Именно в этом ресторане задолго до того, как правительство присвоило его себе, придумали выпускать уток. Этот некогда известный лишь немногим посвященным обычай превратился теперь в некий церемониальный катарсис и пользовался огромной популярностью. За несколько лет Праздник Утки стал главной традицией, потеснив массовые развлечения, спортивные мероприятия и военные парады, которые стали слишком дорогими. Его отмечали каждый год осенью, накануне Дня всех святых, в тот самый день, когда двадцать лет назад началась великая эпидемия.
В этот день в нашем отныне пуританском обществе, в котором не приветствуются дебоши, как будто резко ослабляли гайки. Для многих парижан это была редчайшая возможность немного расслабиться. Это был также способ увековечить память о прошлом, вспомнить об усопших. Для кого-то, включая самых молодых, это был способ как раз о прошлом позабыть, не думать о мертвых и радоваться жизни шумно, выпивая, богохульствуя и сыпя непристойностями, ликовать и пребывать в эйфории. Вместо больших беспорядков, которые часто происходили в стране, особенно в Париже, наш вечный президент, который и заложил эту традицию, пошел на обычно удававшуюся ему авантюру: будем кутить весело и добродушно, как он выразился, — это лучше, чем восстание или резня.
Так что Праздник Утки стал чем-то вроде народного гуляния. Взяв пример с античных оргий или традиционных феерий Байонны[1], людям позволяли предаваться разврату в течение ограниченного времени. После окончания охоты, вечером, парижские колокола возвещали об окончании праздничного беспредела, и все расходились по домам ужинать. Так что утром звучал сигнал, призывающий к беспорядку, а вечером — сигнал к возвращению спокойствия.
~~~
Прошло уже двадцать лет с тех пор, как мы чуть не вымерли во время так называемых событий.
Зачастую, произнеся это слово, начинали говорить шепотом и с некоей грустью. События — такое мутное понятие, вроде бы обо всем и ни о чем, ни намека на ужасную пандемию, которая зародилась в Ирландии, прежде чем охватить весь мир. В прессе или в книгах это слово пишут курсивом, как будто какой-то всем известный термин.
Из теорий, пытавшихся объяснить происхождение пандемии, лидировала та, что говорила о птицефабриках. В качестве виновника назвали уток, так как считают, что вспышка началась на крупной ферме по разведению мускусных уток в графстве Корк на юге Ирландии. Вирус распространялся с бешеной скоростью, переходя от одного вида к другому, и вскоре поразил почти всех птиц. В попытках сдержать эпидемию тысячами уничтожали уток, а также кур, гусей и цесарок. Но было слишком поздно, бессмысленно. Ничто не смогло предотвратить гибель миллионов мужчин и женщин и исчезновение многих стран.
Утка стала запретным животным, так произошло почти везде. Утку проклинали, а потом каждый год стали церемониально уток убивать. Целью всегда было уничтожить птицу, символически ответственную за все наши несчастья. Эти праздники привлекали чем-то сакральным, придумали настоящий ритуал, который приобрел в разных местах особые черты. В Вашингтоне президент забивал на глазах у толпы индейку, останки которой доставались собакам Белого дома. Лишь во Франции и Китае люди осмеливались есть плоть принесенного в жертву животного. В Китае президент с супругой ели утку на манер императоров: по-пекински и в три приема. В Париже выпускали утку, и тот, кому удалось ее поймать и принести живой в «Тур д’Аржан», получал привилегию разделить трапезу с президентом, но сначала птицу готовил шеф-повар по очень старому рецепту из Руана, где говорится, что птицу надо подавать в ее собственной крови.
Вечером тридцать первого октября было принято ужинать в кругу семьи, сидя у радиоприемника, по которому передавали все подробности церемонии; его ставили в центр стола. Те, кто жил один — в том числе и я, — тоже проводили вечер в компании радио, в виртуальном присутствии президента и охотника-победителя. Каждый год по окончании ужина победитель получал от президента конверт, в котором находился сертификат с номером подстреленной утки и пачка из двадцати миллионов новых франков. На такую сумму можно было шиковать по крайней мере год. В довершение всего, согласно непреложному ритуалу, сомелье ресторана «Тур д’Аржан» дарил победителю пыльную бутылку. Говорят, что это одна из самых ценных бутылок из погреба знаменитого ресторана, но я подозреваю, что это обычная бурда. Да, я перестал верить в то, что люди все еще осмеливаются называть сердечностью, — это слово тоже давно утратило всякий смысл. Сердцем мы пользуемся теперь только для выживания, чтобы кровь
