Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло…
М.Цветаева
1
Она была деревенской девчонкой, а он городским, дачником. Обычным, не воображалой или задавкой. Нормальным. И родители друг друга знали. Их «отношения» через детей были наполнены приятными воспоминаниями детства, с одной стороны, и самыми теплыми разговорами о школьных годах его родителей, с другой. На дружбу смотрели снисходительно и не мешали. Слишком мелок, в представлении взрослых, казался этот возраст. Да и дружба-то состояла из переписки и редких встреч осенью. Зато летом, если позволяло время, место на мостике было занято. Она любила вслушиваться в голос ровесника. Рассказывал он подробно, обстоятельно, серьезно. «Живые и мёртвые» Симонова сама она прочла гораздо позже. А тогда ей нравился тембр его голоса, мягкие нотки, ласковый поток связной речи. Его сестренку звали также: Верочка. Но имя подружки отличалось им, как в том военном кинофильме: над е всегда плескалась маленькая чайка.
Они были просто дети, старомодные маленькие друзья. Слово любовь было, конечно, на слуху, но значения ему ни он, ни она никогда не придавали. И вообще не говорили «ни о чем таком». Родные знали, где их найти, а они не засиживались до темноты.
Мостик из небольших бревёшек, недавно построенный деревенскими жителями, без перил, по бокам прочно закреплен брёвнами-бортиками. Поодаль старый мост, в давности основательно срубленный умельцами, с красиво выгнутой спиной, с перилами из жердей, давно пришёл, к сожалению, в негодность, и теперь только остатки опор, что десятки лет мокли и мёрзли в мелкой речке, одиноко доживали ненужный век. Да и деревня доживала со стариками, держалась зимой только школой-восьмилеткой, медпунктом и фермой в соседней деревеньке. Летом вот дачники.
Тихая речушка пришлась по душе и семейству ондатр. Местность рядом с водоёмом заболоченная, вольготно здесь водяным крысам. Мокрые, толстые, противные на вид, они неспешно, важно вытянув морды, выплывали из-под моста в порядке, понятном лишь им, нисколько не пугаясь непрошенных в столь поздний час гостей, и удалялись в нужном направлении. Милые-милые мордяшки!
Так уж получалось: она всё время его предавала. Другого слова она не могла подобрать для их отношений, когда однажды вернулась по ступенькам памяти. Вниз, вниз. И – ах! Что только ни вспомнилось, от чего ни краснелось перед собой.
Осень. Золотая. Теплынь. Сухо. Деревня копает картошку. Традиция. Со сноровкой собирают за копальщиком, кто не успевает, вечно плетётся в хвосте. Днём подсушивают в рядах по всему полю, потом в огромных кучах, на ночь ботвой укрывают (никому и в голову не приходит, что у соседа дармовщина валяется), сортируют на едовую и семенную и уносят в подпол, заботливо усыпанный чистой золой из бани. На огороды высыпали от мала до велика, от каждого по умению и по возрасту, вместе спорится. Дачники на выходные рвутся, успеть хочется до сезона затяжных дождей, иначе по проселочной дороге на танке придется добираться.
Суббота, в школе заканчиваются уроки. Красота! Выходной, пусть даже и один. Прабабушка ждёт на обед, садятся за стол. А вид из окна! Широкая улица плавно поднимается в гору, по правую сторону – жилой дом, по другую – заброшенный (дочь, намучившись добираться по выходным, увезла бабу Нину в город). Калитка болтается, коровы и блудные овечки во двор забредают.
Раньше одинокая пенсионерка баба Нина была заядлым грибником. В сенях, посреди единственной комнаты и на кухонке в разгар заготовок стояли ванны, тазы, ведра с замоченными груздями. На зиму солилось всё в таком количестве, что хватало и хозяйке, и семье дочери, и на щедрые угощения соседей. Вперемешку с зонтиками и стеблями переросшего укропа, листьями чёрной смородины, вишни, хрена, а также с улитками, жухлой листвой, веточками, мелкими камешками и песком (никак баба Нина не тянула на образцовую хозяйку) грузди, кулачки, свинари в деревянных бочонках, в разнокалиберных банках, в эмалированных баках опускались на снежное дно погреба или поближе под руку в подпол и весь год были большим подспорьем к картошке, свёкле и моркови. Ещё квашеная капуста, мелко рубленная тяпкой в деревянном корыте, утрамбованная в кадушки крупными, в четверть кочана, пластинами с красной свёклой. Несколько несушек летом в дряхлом сарайчике, а в холода на кухне, по случаю мелкая рыбешка, щучки, царские хариусы из омутов когда-то чистой речушки под горой, изредка купленное, а чаще в подарок, за помощь, мясо. Пожалуй, всё. Да, самое главное – кислушка, она не переводилась в бутыли круглый год, хотя откровенно качавшейся добрая старушка не ходила, разве по праздникам.
За поворотом начиналась деревня. Их дом в низине, а все немногочисленные дома там, на равнине. По вечерам вдалеке от всех жутковато, наверное, было, хотя тогда и не чувствовалось.
В общем, обед. Дед с добрым ехидством замечает какого-то паренька в кепке. Маячит у заброшенного дома. Не видно его, конечно. А как дашь знать, что приехал? Телефонов не было. Приходить и стучать в окно? Или хуже того, покричать? Стыдно и неприлично. Ей приходится делать вид, что безразлично, есть ли там кто-то в кепке. Или померещилось деду. «Никуда не пойду», – убрав со стола, садилась с книжкой, «читала», горе луковое. Предательство.
На год пропали, росли. У неё друг по переписке, дядя (всего шесть лет разница) с ним учится, два письма в один конверт, ещё она им печенье печёт, в посылки к родительским вкусностям подкладывает. На выпуск всей семьей к дяде. Вечерний город, поцелуи в городском парке, фуражка всё время слетает с головы. Смешно. О предательстве и не думается.
Осень прошла в учебе и, наверное, раздумьях. Забылось, может, и не было их вообще, раздумий, а вот тоска появилась. Не то, не тот, письма не те, важное проходит мимо. Написала первая. Тоненькую нить сама порвала, теперь связывала. Рад. Ожидание белеющего конверта в ящике. Полудетский почерк, аккуратный и обстоятельный отчёт о прожитых днях. Отправить вчера, ответ ждать послезавтра, одно-два в неделю словно наркотик. Это трепетнее поцелуев, это счастливее прикосновений. Окончательно поняла: ничего тому, в фуражке, дать не сможет, хотя и ждёт он, надеется.
Весна! Экзамены. Майские праздники! Нет, римские каникулы! Фото дома, фото с розами, фото на лоджии. Заходят за мелкими, гуляют в окрестностях городка, мама чем-то кормит их, усталых и впечатлённых. Играют в лото. Провожает на автобус, а он обещает напечатать фотографии. Через две недели целый ворох появляется на диване, самые «удачные» тут же отбираются и увозятся, а
