Глава первая
Долгое время нет ничего. Только темнота, рокот дальнего грома и неясное чувство, что я куда-то падаю. И больше ничего – ни личности, ни имени. Памяти тоже нет. Смутно понимаю, что прежде все это было, но потом исчезло, и теперь я – почти ничто. Одинокий фотон угасающего света, кружащий в голодной пустоте.
И это тоже скоро кончится.
Боюсь, я потерял душу, но не могу вспомнить как. Все, что я помню, – это раскаты медленно ворочающегося грома, а в них, растянутые до неузнаваемости, слоги моего бывшего имени, которого я больше не знаю. Только они и темнота, вот и все. Вечность спустя к грому добавляется еще один звук: это ветер. А затем и дождь. Теперь у меня есть ветер, гром и дождь, и я по-прежнему падаю.
Постепенно кое-что возникает – по чуть-чуть, по одному ощущению за раз. Я выбираюсь из ямы, ускользаю от пустоты. Мой одинокий фотон обрастает другими светящимися точками.
Я чувствую щекой что-то шершавое. Слышу скрип веревок. Что-то хлопает на ветру. Наверное, я на корабле. В темном, запертом наглухо трюме какого-то судна, угодившего в бурю.
Глаз приоткрывается на миг. Надо мной качаются смутные силуэты. Маятники, вывешенные в ряд. Кто-то перетянул пружину, и часы взбесились. Скрежещут шестерни, еще немного – и все пойдет вразнос.
Я моргаю, и маятники превращаются в тела, висящие в петлях. Висельники корчатся, сучат ногами.
Я понимаю, что могу повернуть голову. Размытые образы потихоньку становятся четче.
Под щекой – что-то жесткое и зеленое. Маятники-тела преобразились снова: теперь это ряд растений в скрипучих плетеных кадках, подвешенных на балке, ходят ходуном на ветру. За ними – сетка от комаров, хлопающая откидным клапаном.
Я лежу на веранде. Точнее, на зеленой синтетической траве, которой она покрыта.
Эту веранду я знаю.
Я знаю эту фальшивую траву.
Я перевожу взгляд. Газон, истязаемый ливнем, упирается в темную стену пальм, склонившихся чуть ли не до земли под напором ветра.
Я знаю этот газон.
Знаю эти пальмы.
Сколько я уже здесь лежу? Сколько лет?
…время опять сходит с ума.
Я пытаюсь пошевелиться, но пока удается только повернуть голову. Я замечаю карточный стол и пару складных стульев. Внезапно ловлю себя на мысли: если я сейчас уговорю себя подняться, то обнаружу на столе пару очков для чтения. Неоконченную партию в «Монополию». Кружку с дымящимся, еще горячим кофе.
Только что здесь был кто-то еще. И он что-то сказал – слова еще не отзвучали. Висят в воздухе, возвращаются ко мне отголосками.
– А какая птица их охраняла?
Голос мальчика. Мой собственный голос.
– Большая хищная птица, которая курила трубку.
А этот – скрипучий, с акцентом.
Голос старика.
– Ты, наверное, думаешь, что я совсем глупый, – произносит мальчик.
– Я просто не могу так о тебе думать.
И снова мальчик:
– Но почему чудовища на вас охотились?
Я слышу скрежет – старик отодвигает стул и встает. Сейчас он пойдет, чтобы принести кое-что и показать мне. Так он говорит. Какие-то фотографии.
…когда же это было
…минуту назад
…час
Надо вставать, а то он забеспокоится. Решит, что я его разыгрываю, а он такого не любит. Однажды я шутки ради спрятался от него в лесу, и он до того разошелся, что покраснел как помидор и орал на меня нехорошими словами. Правда, потом он объяснил, что просто испугался за меня, но что его так напугало, не сказал.
Дождь так и хлещет. Эта буря – как зверь, живой и свирепый, он уже разодрал сетку на веранде. Сетка полощется и хлопает на ветру, точно флаг.
…со мной что-то не так
Приподнимаюсь на локте, но это все, на что меня хватает. Замечаю на полу какую-то странную черную отметину. Выжженная черта – и она тянется вокруг меня, замыкается в контур вокруг моего тела.
Я снова совершаю над собой усилие – пытаюсь сесть. Перед глазами плывут черные пятна.
И вдруг – оглушительный грохот. Все становится белым, и я на мгновение слепну.
…так ярко, так близко, так громко…
Похоже на взрыв, но это не взрыв – это молния. Бьет совсем рядом, так близко, что между вспышкой и раскатом грома не проходит и секунды.
И вот я уже сижу, а сердце в груди колотится, как сумасшедшее. Я подношу дрожащую руку к глазам.
Какая-то она странная, эта рука. Слишком большая. Пальцы чересчур длинные. И между костяшек растут черные волоски.
…где этот мальчик? ведь он – это я? или нет? Не люблю, когда меня разыгрывают…
Кожа вокруг запястья – красная, как будто натертая…
…наручники, пристегнутые к перилам крыльца, а вокруг бушует буря…
Теперь, когда я смог сесть, стало видно крышку стола. И на столе ничего нет.
Ни чашки с кофе, ни очков.
…он не вернется.
Но все-таки он возвращается, хоть это и невозможно. Вон он, на опушке леса. Мой дед. Шагает в высокой траве, сражаясь с ветром, бьющим прямо в лицо. Его желтый дождевик мелькает ярким пятном на фоне пальм. Капюшон натянут чуть не до самого носа – защищает глаза от жалящих струй дождя.
…что он там делает? почему не вернется в дом?..
Он останавливается. Смотрит под ноги. Разглядывает что-то, чего я не вижу: трава слишком высокая.
Я поднимаю руку. Окликаю его по имени.
Он выпрямляется, и только теперь я понимаю: с ним что-то не так. Он слишком худой. И походка слишком ровная для старика, страдающего артритом.
…потому что это не он.
