Ашира Хаан
Черная кровь ноября
0. Ноябрь
Если в город пришел ноябрь – всему конец. Все, что было ярким – потускнеет, все, что было радостным – облезет серыми хлопьями тоски, все, что радовало – вывернется наизнанку и превратится в свою злую сестру-близняшку.
Никогда нельзя допускать ноябрь в город. Он сожрет душу каждого, кто надел желтую или красную куртку, улыбнулся до двенадцати дня, выпил кофе с мятой, не отложил радости до следующего года, сумел выбраться из тьмы.
Все знают, что в ноябре рождаются только убийцы и неудачники. Тускнеют небеса, гниют листья, серый дождь слизывает с небоскребов гламурный блеск, и во всем, что есть в мире появляется оттенок серого.
Пепельные розы, грязно-белый, охра. Вы видели охру? Это же больной оранжевый. Что такое вообще – грязно-белый? Разве это цвет?
Вы были в городе, где ноябрь длится дольше месяца? Люди там боятся вечной зимы, чистоты снегов, прозрачной честности льда. Боятся ясных правил и простых решений. Тьма наступает с востока и длится до самого апреля. А в апреле из-под черной корки снега вылезают мертвецы с землистыми лицами.
Тут и захочешь смерти, но ноябрь пожрет твою волю, завернет в полиэтилен и сверху в стекловату, как толстые трубы, лежащие в земле.
Если тебе повезет – в ноябре ты умрешь первым.
Когда все только начнется – собьет машина, подхватишь пневмонию, получишь нож в печень однажды вечером, возвращаясь с прогулки с собакой. Ты умрешь, проклиная злую судьбу, не подозревая, как она была щедра к тебе.
Потому что следующие умрут куда хуже: ноябрь вывернет их наизнанку, заставит протухнуть кровь прямо в венах, поползут по их предплечьям костяные наросты, вытечет черной струйкой душа прямо под ноги ему – ноябрю.
У ноября злые зеленые глаза, бледная кожа, испачканные землей длинные тонкие пальцы, волосы цвета старого золота и кровоточащие раны, распахивающие хищные улыбки, когда он разводит руки в стороны и ты видишь огромную дыру на месте его сердца.
Ноябрь пришел в город.
Всему конец.
Но последней умрет та, чья жизнь оказалась нужна сразу двум богам этого мира – старому и новому.
1. Кристина
Стоунхендж оказался не таким, как Кристина ожидала. Она думала – это будут подавляющие своим величием гигантские столбы, фонящие древней магией как чернобыльские леса радиацией. Она хотела дотронуться до них и ощутить все семь тысяч лет, спресованные в неровности шероховатого камня, закрыть глаза и ощутить, как ее пронизывает волшебство древней земли.
Но в реальности Стоунхендж был не такой уж высокой постройкой, огороженной заборчиками от туристов. Ярко-зеленый даже в ноябре луг, ярко-синее небо над ним – отличный фон для фотографий. И даже ветер удачно развевает волосы для селфи. Вся группа Кристины пофоткалась у самих камней там, где разрешено подойти к ним метров на пять и потом еще издалека, так чтобы было видно стоящие кругом календарные камни на холме.
Немилосердный ноябрьский ветер выдувал из головы все мысли; температура в Уилтшире хоть и плюсовая, но даже зимние куртки, достойно выдерживающие даже самые суровые морозы в Москве, пасовали перед пронизывающим ветром. Парни из группы потоптались еще минут пять, но не выдержали и потянулись к автобусу.
Кристина натянула шапку поглубже, а сверху накинула капюшон. Видок получился не для селфи, но ей было жаль так быстро уезжать. Вряд ли она когда-нибудь еще сюда попадет. Да и вообще в Англию.
Почти все, кто приехал с ней в эту «экскурсионно-поощрительную» поездку в честь победы в городской олимпиаде по английскому, могли бы позволить ее себе и просто так. Но, конечно, вряд ли проводили бы неделю в Англии, зависая в Национальной галерее или Британском музее. В Лондоне есть куда более веселые места. И уж точно не поперлись бы четыре часа на автобусе, чтобы десять минут пофоткаться на ветреном холме.
– Крис, ты идешь? – Варя не носила шапку, потому что «некрасиво», и капюшона у нее не было, поэтому она надела наушники, чтобы хоть уши не продуло. Бессмысленное действие, но очень милое.
– Тут еще рядом какой-то памятник неолита, еще старше Стоунхенджа, – Кристина рассматривала карту. – Я туда тоже схожу и потом вернусь. Мы ведь все равно на последнем автобусе до Лондона?
– Крис, там холмики и рвы, ничего интересного вот вообще! – заныла Варя. – Пойдем кофе выпьем лучше. И там музей есть, в нем можно прямо камень из Стоунхенджа руками потрогать, а? Тебе ж интересно!
– Интересно, – вздохнула Кристина. – И кофе хочу. Но камень успею, а холмы…
– …никуда не убегут, если за семь тысяч лет не убежали.
– Варь, ну иди одна…
– Блин, Васильева, ты такая зануда, ужас. В паб с нами не пошла, в клуб не пошла…
– Вам все равно пиво не продали, так какой смысл?
– Ты же упоротая по древностям? Смысл в том, что в том пабе бухал Диккенс!
– Диккенс, кажется, не обделил вниманием ни один паб Лондона.
– Я же говорю, зануда. Ладно, – Варя махнула рукой. – Я на шатл до музея, не хочу пешком.
Кристина помахала ей вслед и пошла к дороге, за которой расстилались невероятно зеленые поля, по которым бродили упитанные коровы. К тем самым курганам вела деревянная калитка с чугунной щеколдой. Выглядела она так, будто ее вчера сотворили в цехе реквизита для съемок «Хоббита» – со всеми положенными потертостями и вьюнком, взбирающимся по толстым брусьям.
Щеколда глухо стукнула, падая обратно, деревянная калитка скрипнула, но больше никаких звуков на поле слышно не было, только едва слышно шептал ветер, трогая верхушки высохших трав на вершине кургана.
Кристина взобралась на него и увидела впереди еще два, дальше снова поле, на нем пасущихся коров, еще дальше – темную рощу, окруженную высокой оградой, а за ней – дорогу к музею, по которой пылил автобус-шатл, увозя Варю и парней. Налево дорога уводила к Стоунхенджу и туда стекались ручейки туристов.
Но все это было словно в немом кино – здесь, на холме, стояла непроницаемая тишина, в которой Кристина вдруг наконец ощутила ту самую древнюю магию, которую тщетно искала у старых камней.
Откуда-то из земли, из глубины, скрытой под сочной зеленой травой, к ней тянулось что-то древнее, но знакомое. Страшное, но родное. Невероятно могущественное и огромное, но звенящее острой нотой возвращения домой после долгих странствий.
Кристина опустилась на колени, прижала ладони к земле и закрыла
