ПРОЛОГ
Громко выругавшись, Зак Кингстон швырнул журнал через всю комнату. Журнал скользнул по груде упаковочных ящиков, наполовину заполненных, врезался в стену, отколов кусочек новой краски, шлепнулся, подпрыгнув, на пол и улегся, раскрывшись, в нескольких дюймах от большого пальца его ноги. К пущему раздражению Зака, ее лицо простодушно улыбалось ему с глянцевой страницы.
– Давай. Смейся, пока смеется, милашка, – прорычал он. – Я за тебя еще возьмусь. Как следует.
Он подобрал журнал, положил на стол – один из немногих предметов мебели, оставшихся в его манхэттенской квартире, – и разгладил смятые края. Опершись руками о стол, он принялся изучать новоявленного оппонента.
Заголовок гласил: «Калифорнийская красавица представляет миру потрясающее фамильное привидение». Ну, живет она действительно в Калифорнии, согласился он с деланной покладистостью. До сих пор – правда. Ну и с точки зрения нью-йоркского подростка, свято верящего, что все пляжи Западного побережья устланы такими вот безмозглыми бронзово-загорелыми крашеными блондинками, эта – действительно красавица. Он прищурился, оценивая ее прелести.
Якобы неровно выгоревшие светлые пряди обрамляли милое личико сердечком и безыскусно падали на плечи. Красимся щеточкой, пробормотал он. Это – раз.
Огромные синие глаза взирали из-под дивной бахромы ресниц. Таких синих глаз в природе не существует – близорукая и носит тонированные линзы. Это – два.
Пухлые губки тронуты улыбкой. Косметика. А как же иначе? Это три. Ты… Взгляд опустился ниже, и он осекся.
Если бы косметика могла делать такие ножки, женщины всего мира выстроились бы в очередь. Ладно, ножки я тебе оставлю, милашка. А об остальном можешь забыть. Особенно – что касается фамильного привидения.
Что, по правде говоря, и разозлило его. Он не выносил надувательства, а эта дама, пытающаяся заработать монету на легковерии американской публики, была воплощенной надувательницей.
Я обещал тебе, Мария, мысленно проговорил он. И сдержу слово. Уж во всяком случае, сногсшибательные прелести этой шарлатанки не заставят меня отступить.
Зазвонил телефон, и после кропотливых поисков Зак выкопал аппарат из-под груды пустых книжных коробок.
– Слушаю.
– Профессор Кингстон?
– Да.
– Это Курт Моррис. Слушай, проф, ты видел последний номер журнала «Привидение и призрак»?
– Держу его в руках, – он с ненавистью взглянул на журнал.
– И что думаешь? Займемся этим?
Энтузиазм, звенящий в теноре юноши, заставил Зака улыбнуться.
– Возможно. – Разумеется.
– В каком смысле «возможно»? Она дурачит американскую публику! – настаивал Курт. – В статье говорится, что деньги она получит бешеные за свою книжку о фамильном привидении. Ты же всегда брался за коммерческие мошенничества.
Зак расплылся в улыбке.
– В номере десять призраков. Кроме этой Рейчел Эйвери есть еще два, подходящие под определение «коммерческое мошенничество». Я должен рассмотреть все возможности.
– А-а, понимаю, – протянул Курт. – Ты намерен заняться бабушкой, сдающей комнаты с пансионом и бесплатным приложением в виде говорящего привидения.
– Приложение совсем не бесплатное – она зарабатывает на нем, – возразил Зак. – А это – главный критерий.
Молодой человек возмущенно фыркнул:
– Конечно.
Зак оглянулся в поисках стула. Те, что остались, были погребены под кучами одежды. Пришлось опуститься на корточки, уперев локоть в колено.
– А что? Тебе жаль отнимать кусок у старушки? Тогда тип из Северной Дакоты.
– Это вариант, – признал Курт. – Его призрак, в самом деле, дает советы несчастным влюбленным по пять баксов штука. Вот только одна загвоздочка.
– Какая?
– В Северной Дакоте живет тысяч двадцать… включая зверей. Парень не может зарабатывать больше сотни в год.
Зак не смог удержать смеха.
– Ладно, вычеркиваю и его.
Оставался единственный вариант. Он смотрел на журнал, на слащавое личико сердечком Рейчел Эйвери и ее светлую, невинную улыбку. Он знал, что за этой улыбкой скрывается холодная, меркантильная аферистка.
– Значит, ты берешься за нее, да? Ты должен, – клянчил Курт. – Это же в Сан-Диего. Всю жизнь мечтал побывать в Сан-Диего.
Зак вывел пальцем слово «мошенничество» на сером ворсе ковра. Чего он тянет? Не пора ли хвататься за предложение?
– Не знаю, Курт. Я не завершил расследование. И к тому же должен собрать вещи. Через два дня переезжаю.
– Ну и? Все одно к одному. Кафедра физики в Калифорнийском университете там под боком. Занятия начнутся не раньше середины ноября. А то и позже, если беременность этой профессорши затянется. Что-то такое упоминалось.
– Что-то такое. Я дам тебе знать. Возможно, я закончу наш сезон разоблачений этой осенью.
Это за пятнадцать-то лет? Он снова взглянул на журнал, и пальцы сжались, комкая страницу. Закончит. Черта с два. Ему так хотелось разделаться с мошенничеством этой дамочки, что сводило скулы.
Курт явно ощущал то же самое.
– Отложи другое, проф. Канун Дня всех святых[1]на носу, я уже упаковал оборудование и камеры и готов ехать. Одно твое слово – и система разоблачения духов придет в движение. Каково же слово?
На этот раз он не колебался. К чему откладывать неизбежное? Он намерен расправиться с ней… с ней и с этим несуществующим призраком.
– Действуй. Рейчел Эйвери будет похоронена, и могилу ей вырою я.
Безоблачное небо распростерлось над головой Рейчел Эйвери, солнце выжгло его на тон светлее лазури. Даже в центре Сан-Диего дующий из пустыни ветер высушивал до костей, щекотал ноздри ароматом экзотических цветов. Со стороны залива ветер приносил воздух, пропитанный запахами моря. Уникальный, единственный в своем роде аромат.
Она прошла по узкой аллее и толкнула входную дверь, над которой значилось: «Покупки через века – антикварные редкости». Позади осталась пестрая и шумная суета городской улицы, и она попала в странный и чудесный мир. Здесь царила тишина.
Она сняла темные очки, привыкая к прохладному сумраку помещения. Если душистый воздух улицы она назвала бы «Лучшее от Сан-Диего», то для мускусно-жасминовой атмосферы этого места было другое имя – «Далекие воспоминания». Потому что каждая вещь в лавке пропитана воспоминаниями.
У стены стояло бюро с откидывающейся крышкой, загроможденное пыльными сувенирами. Она подошла, взяла простой серебряный колокольчик и, не удержавшись, позвонила. Чистый, журчащий звук взволновал ее. Кому принадлежала эта вещица? Дряхлой старушке? Утонченной матроне, ожидавшей перемены не менее утонченных блюд?
