Рауф Галимов
КАМЕННЫЙ ГОРОД
Романы
ЛЕВ НЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ПО СЛЕДУ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Машина свернула с асфальта и медленно покатила по узкой чистенькой улочке. Мягко зашуршал под колесами шлак, покрывающий здесь мостовую.
— Вся правая сторона наша, — кивнул шофер. Бурцев взглянул на одноэтажные дома-особняки, крытые рифленым шифером. — Массив за ними тоже наш, — продолжал шофер. — Если б все застроить... А то вон коробка стоит, а крыши нету...
Бурцев пригнулся, чтобы разглядеть виднеющийся за особняками остов трехэтажного здания.
— Мгм... — коротко отозвался он, давая понять, что заметил.
Машина остановилась.
— Вот и приехали, — улыбнулся шофер, привычным движением вынув ключ. Он обогнул машину, открыл дверцу перед Бурцевым и нерешительно остановился.
— Так вы как же... Больше не поедете? — спросил он, крутя на цепочке ключ.
— Нет... Куда еще ехать!.. — усмехнулся Бурцев и взглянул на свои часы. — Пять часов. А сегодня суббота. Значит, вам давно пора быть свободным.
Шофер цепко поймал раскрутившийся ключ, весь просиял и заторопился.
— Тогда я мигом!.. Постучу, предупрежу Эстезию Петровну! — Он перепрыгнул через арык и взбежал на некрашеное деревянное крыльцо.
Бурцев перекинул через руку, в которой держал портфель, свой серый пиджак и вылез из машины. Выпрямившись, он откинул на затылок шляпу. Солнце ударило ему в глаза. Он зажмурился... И вдруг его охватило чувство умиротворенного покоя, как случается, когда вернешься домой после многих дней езды, суматохи, ожидания. Ему даже показалось, что он уже давно знал эту тихую улочку, обсаженную молодыми акациями, эту узкую ленту арыка, взблескивающую мгновенными бликами, эти свежевыбеленные дома, залитые азиатским послеполуденным солнцем.
Бурцев обернулся на звук откинутой задвижки.
В темном дверном проеме, как будто помещенная в раму, стояла молодая женщина. Красный ситцевый халатик, который она запахнула одной рукой, туго обтягивал ее стройную, но слегка полнеющую фигуру. Другую руку — с дымящейся сигаретой — она отвела в сторону и спокойно смотрела на Бурцева.
Бурцев шагнул через арык и поднялся по заскрипевшим ступенькам. Взглянув в поднятые на него очень яркие карие глаза с голубоватыми белками, он натянуто улыбнулся.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте... Вы — Бурцев? — ответила женщина приятным грудным голосом. Да, голос у нее был очень приятный — с какими-то влажными музыкальными переливами.
Бурцев поклонился.
— Вечеслова... — представилась женщина. — С приездом! — И, переложив сигарету в рот, подала руку.
Рука была сильная, красивой формы, с покрытыми бесцветным лаком, но коротко остриженными ногтями. Бурцев непроизвольно отметил это про себя. Он не выносил длинных ногтей: признак бездельниц, да и — безвкусица!
— Можешь ехать, Мишенька, — крикнула Вечеслова шоферу, топтавшемуся неподалеку, но вдруг спохватилась: — Постой, а вещи?..
— Да я весь тут... — Бурцев слегка развел руками. Вечеслова искоса взглянула на него и отодвинулась в коридор.
— Пойдемте, покажу ваше жилище... — Шаркая шлепанцами, надетыми на босу ногу, она пошла впереди, твердо ставя круглые розовые пятки.
Следом за Вечесловой Бурцев вошел в почти квадратную комнату с обычными следами поспешного отъезда жильцов. На полу валялись обрывки шпагата, клочки разорванных газет. На подоконнике выстроилось несколько бутылок и стеклянных банок из-под маринадов. В сочетании с этим мусором странное впечатление производила хорошая мебель: комната напоминала склад. В простенке между окнами обнаженно сверкал полировкой сервант; сдвинутый в сторону круглый стол, с беспорядочно расставленными возле него полукреслами, довершал неуютную картину.
Через раскрытую в другую комнату дверь Бурцев разглядел деревянную кровать с пружинным матрацем. Несколько ошеломленный, он только теперь осознал, что, пожалуй, допустил оплошность, не остановившись в гостинице. А Гармашев, советуя тотчас ехать в оставленную им квартиру, очевидно, не допускал и мысли, что можно приехать на постоянную работу вот так — с одним портфельчиком в руках. Да и в том не было ничего, кроме полотенца, зубной щетки, мыла и бритвенного прибора. Среди вокзальной суматохи, когда, не успев приехать, он должен был провожать Гармашева, Бурцев совершенно забыл про это обстоятельство.
«Вот тебе и приехал домой!» — подумал он, оглядываясь. Вечеслова присела на стол и молча курила, покачивая ногой. Когда Бурцев обернулся к ней, она впервые улыбнулась. От нее не скрылась его растерянность.
— Ничего, — сказала она. — После уборки не узнаете.
Она спрыгнула со стола и, прихватив распахнувшийся халат, уловила быстро отведенный взгляд Бурцева.
— Извините, что я так... — она неопределенно махнула перед собой сигаретой. — Жара...
То, как просто это было сказано, восхитило Бурцева.
— Да, действительно, — улыбнулся он, вновь проникаясь ощущением покоя. «В конце концов, крыша над головой есть, кровать имеется, что еще нужно?» — подумал он. И эта красивая женщина, очевидно, не собирается потешаться над его оплошностью, хотя ясно, что она все поняла.
— Пойду все же переоденусь, — сказала Вечеслова, направляясь к двери.
— Ну, что вы, что вы! — запротестовал Бурцев. — Я сам не прочь последовать вашему примеру: испекся.
Он бросил на стул портфель и пиджак и, махнув рукой, рассмеялся.
— Шут с ним, буду устраиваться!
— Вот и отлично, — обернулась Вечеслова, — я вернусь сейчас, помогу.
— Да не беспокойтесь, пожалуйста! Я человек непритязательный, — сказал Бурцев и прошел в спальню. Здесь, кроме кровати, он увидел зеркальный шифоньер и ночной столик, на котором лежал клочок ватманской бумаги. Бурцев поднял его. Синим карандашом нарисован человек с руками-граблями, сбоку — надпись детскими печатными буквами — «Витка». «А ведь это Вера оставила», — подумал он, еще раз пожалев, что не застал ее. Какая-то она стала? Семь лет прошло с тех пор, как она вышла за Гармашева и уехала сюда. Вот и Витька, которого он не знал, успел подрасти. Жаль, не встретились, разъехались где-то на встречных поездах.
